Условно пригоден к службе
Шрифт:
Мне придется объяснить. Ганс, как и все прочие работники РУМО, всегда ходил в простой и удобной одежде. Джинсы, ботинки, рубашка "поло", порой легкая гавайская рубашка – обычная одежда его и его коллег. Даже на официальных мероприятиях американцы внешне отличались от всех других гостей. Галстуков я на них почти никогда не видел, а над костюмами и пиджаками они открыто смеялись.
Сотрудники американской военной разведки открыто кокетничали своим неформальным внешним видом. Больше быть, чем казаться, – таков был их девиз. Если немцы всегда приезжали на совещания как манекенщики одежды фирмы "Хуго Босс", то нередко Марк Хэндридж встречал их в старых джинсах, яркой фермерской рубашке и с широкими подтяжками.
И вот на встречу, носившую
Как внешность его была невероятна и искусственна, таким искусственным были наш короткий разговор. Несмотря на все сложившиеся привычные формы общения, он поздоровался со мной очень формально и обращался ко мне на "вы". Мне сразу стало ясно, что до встречи что-то произошло. Поведение его было таким наигранным, что он становился смешным. Вот его точные слова: – Я очень рад встретить вас здесь. Мы, то есть американская часть нашего двустороннего подразделения, постоянно старается активно поддерживать положительное развитие совместных действий. Ранее сложившееся столь успешное сотрудничество должно продолжаться в обоюдных интересах при соблюдении всех основных принципов честного и открытого взаимного общения. При этом я особенно хочу подчеркнуть… Ну и так далее, и так далее. Такими лозунгами он говорил все время.
В душе я кипел. Все указывало на то, что американцы пронюхали о наши намерениях. Когда Ганс завершил чтение наизусть своего реферата об американо-германской дружбе я сказал только: – О'кей, о'кей, я все понял. Мы закончили наш диалог парой замечаний о погоде и о предстоящих в ближайший уик-энд футбольных матчах. Из разговора никто не смог бы понять, для чего мы, собственно, встречались. После того, как каждый из нас осушил свой бокал с водой, мы вместе вышли из гостиницы. У двери я спросил: – Ганс – и что же это такое было? Он улыбнулся, пожал плечами, дружески потрепал меня по голове и ответил: – По-другому было нельзя, старик, очень жаль!
Ганс Дитхард удалился в направлении Нюрнберга. Это был последний раз, когда я его видел.
Пылая гневом, несся я на своей машине по автобану. Через Хайльбронн и съезд на Айх я приехал к а кафе у придорожной стоянки Франкенхёэ Норд. Там меня ждал Франк Оффенбах со своим начальником команды, который должен был снять с меня всю свою аппаратуру. Была пятница, на дорогах напряженное движение. С визгом шин я остановился у серого "Мерседеса" обоих "наружников". У меня совсем сдавали нервы. Все угнетало меня: ежедневная игра в прятки с коллегами, ночные встречи с сотрудниками отдела безопасности, бесконечные дискуссии с Фредди по основным принципам жизни, состояние безопасности наших агентов, история с Вульфом – а теперь еще и это!
Тут Франк Оффенбах как раз подвернулся мне под руку. Не успел он сказать хоть слово, как я пошел в атаку: – Вы тут все перепились, что ли? Вы знаете вообще, чем вы тут занимаетесь. Я вытащил свою куртку и бросил ее на землю прямо в центре автостоянки. При этом я продолжал ругаться: – Они все знали, все! А я опозорился насквозь! Вот ваша вонючая аппаратура, забирайте ее! Я с треском бросил ее на брусчатку, так что она развалилась на несколько частей.
Командир команды "наружников" спрятался, а Оффенбах, испуганно глядя на меня, потому что мой взрыв ярости уже привлек внимание других людей, попытался меня успокоить. – Норберт, эти люди свое получат. Теперь давай поговорим спокойно. Что же там все-таки произошло? Но я продолжал бушевать. – Что произошло? Я ради
Я уже стащил свою рубашку "поло" и бросил ее на заднее сидение машины. – Они все там, внизу, гипсовые головы. Можешь передать им это от меня. Послали меня на эту хреновую встречу. Я отодрал все провода, прикрепленные пластырем к коже, и бросил клубок проводов в кусты. Оффенбах снова пытался меня утихомирить. Он говорил, что ему очень жаль, но информация просочилась из окружения Шёнера, а он никак не мог меня предупредить.
– Что? Этими словами он добился результат, как раз противоположного тому, на который рассчитывал. – Шёнер, этот козел, растрепал все. Да, вы что там совсем обалдели? Почему он вообще об этом узнал? Я так колотил кулаками по крышке багажника, что у меня заболели руки. – Как он мог об этом узнать? Почему он? Меня все время предупреждали, чтобы я держал язык за зубами, а теперь вот это. Конец, все, точка! Скажи тем внизу, они могут меня… А Шёнеру передай от меня самый большой привет. Если я доберусь до него, то проведу с ним очень интенсивную беседу. Очень интенсивную. Пусть одевается потеплее. Если ты понял, что я имею в виду!
Затем я поднял свою крутку, сел в машину и поехал прочь. Мое выступление было слишком сильным испытанием для обоих сотрудников QB 30. Совершенно ошарашенные, они смотрели мне вслед. Но позже Оффенбах рассказывал мне, что из всех конспиративных встреч в его жизни эта встреча произвела на него самое сильное впечатление.
Неудача с Гансом Дитхардом в очередной раз поколебала мое доверие к Службе. Конечно, я мог в какой-то степени постичь причину такого поступка нового нюрнбергского шефа. Еще до того, как он в полную силу приступил к работе, отдел безопасности явно намеревался развалить его новый красивый филиал. А ведь он рассчитывал на большой успех, причем личный успех, именно благодаря немецко-американскому сотрудничеству. И теперь он попытался спасти то, что еще можно было спасти. Но то, что он оказался настолько глуп и считал, что кабинеты в его новом офисе не прослушиваются, снова шокировало меня. Мое впечатление от Службы становилось все четче: никому нельзя ничего рассказывать! Можно позволить себе все, что угодно, кроме открытости и искренности!
Эмоциональный всплеск на автобане, впрочем, не имел никаких последствий. Напротив, все шло так же, как раньше. На следующей встрече в кегельбане Ули, как мы называли Ульбауэра, снова напомнил мне о необходимости строжайшей секретности. О результате внутрислужебных мероприятий по прослушиванию меня не информировали. Но постепенно становилось ясно, что вскоре предстоит по-настоящему большой взрыв.
Двойная игра с МИ 6
Мои разговоры с Вульфом тоже не приносили облегчения. За это время я встречался с ним много раз. По поручению команды Гайсбауэра я предложил ему совершенно секретную бумагу, которую он должен был передать дальше. Речь шла о списке материалов, в котором перечислялись многочисленные полученные нами документы.
Вульф хотел напрямую свести меня с покупателем – британской службой внешней разведки МИ 6, она же "Сикрет Интеллидженс Сервис". Он с восторгом рассказывал мне, что уже провел несколько сделок с "томми", как у нас называли англичан. Для британских коллег успехи нашего берлинского подразделения не долго оставались тайной, и потому у них развился большой интерес к получаемым нами сведениям.
Итак, я должен был встретиться с английской разведчицей по имени Розмари Шэйвер. Вульф организовал встречу на 12 августа 1995 года в ганноверском аэропорту Лангенхаген, а в качестве ее опознавательного признака сообщил лишь, что у дамы лошадиные зубы. Мне нужно было надеть белую рубашку и красный галстук. Ближе к вечеру я поехал в Лангенхаген. Список, по моему мнению, весьма посредственной ценности, лежал у меня в коричневом конверте. Я поставил взятую напрокат машину прямо на уровне взлетной полосы в зоне "А". Так как я приехал слишком рано, я решил немного погулять по зданию аэровоказла.