Услышь меня, чистый сердцем
Шрифт:
— Ах, если бы это было так! На самом деле есть. И очень много. Один из них — преотвратительный, — и я щелкнула по тонкому бокалу..
Он зазвенел.
— Не верится, — сказал Распутин.
Я вздохнула.
А Стас вдруг запел:
— «По залугам зелененьким, по залугам…»
Когда он закончил песню, Василий Иванович поинтересовался:
— Откуда ты так хорошо знаешь украинский?
Стас сделал паузу. И вдруг сказал:
— Николай Олимпиевич научил. Гениальный
Почему он так сказал? Я ведь знала, что это любимая песня Александры Александровны, мамы Стаса. Она его и научила. Почему он сказал, что Гриценко, а не мама? Почему он смертельно побледнел и растерялся?
А Валя Распутин спросил:
— Ты давно в Москве живешь?
— Да, вот… четыре года института и третий год в театре. Да, Валена?
— Да.
Стас пристально вглядывался в Распутина: хотел понять, почему тот спросил, давно ли он живет в Москве.
— Быстро ты адаптировался. Никогда не скажешь, что сибиряк, — заметил Валентин.
Стас совсем разнервничался, а я говорю Валентину:
— Он ведь артист. Он очень хороший артист, поэтому у вас, Валя, сложилось такое впечатление. На самом деле Стас только и думает что о доме, о матушке Шуре, об отце Алексее, о собаке Кучуме, о коте, который любит сидеть у калитки. Сибирь для него — все.
Стас засверкал улыбкой.
Вдруг Василий Иванович Белов во весь голос предложил Распутину:
— Валь, поехали ко мне в Вологду, а?
И с надеждой посмотрел на него.
— А что… поехали! — улыбнулся Распутин.
Василий Иванович обрадовался, но переспросил:
— Правда, поедешь?
— Правда, поеду!.
Василий Иванович по-детски переспросил еще раз:
— Правда-правда? Валь, ты меня не обманываешь?
— Да не обманываю. Поеду.
Валентин сидел от меня слева, Толя Заболоцкий справа, Стас чуть поодаль.
Толя вскинул на меня свой лучистый взгляд и тихо спросил:
— Макарыча-то помнишь?
— Очень.
— Не мог он умереть сам… Что-то здесь не то… Что-то здесь не так…
Толя низко-низко опустил голову. Я заметила, что слеза капнула на пол, потом еще и еще… Он вытащил платок, вытер один глаз, потом второй, утер нос… обстоятельно так… никого не смущаясь. Допил свою водку, запрокинул голову и закрыл глаза, а слеза снова побежала по лицу его.
Стас коротко поглядывал на Толю.
Потом Василий Иванович и Валентин уехали на вокзал, Женя Игнатьев тоже ушел. И мы тихонечко спустились вниз, нашли машину, проводили Толю домой и поехали к себе.
Стас был молчалив.
Дома спросил:
— Есть у нас что-нибудь выпить?
Я принесла из кухни водку, квашеную капусту, сало, хреновину и хлеб.
Александра
Стас встал.
— Давай, Валена, Василия Макарыча помянем. Царствие ему небесное.
Выпили.
— Я заметил твой взгляд, Валена, когда Белов спросил, откуда я так хорошо знаю украинскую песню. И я ответил, что Гриценко научил, а не матушка. Знаешь, Валена, эти могучие люди очень русские, а я наполовину хохол.
— Ну и что?
— Да так… Охота быть либо тем, либо другим.
Не стала я продолжать эту тему, а попросила:
— Спой, пожалуйста, «По за лугам зелененьким». Я подпою.
Стас запел, и я вместе с ним. Тихо пели, грустно, но светло.
Вскоре Стас уехал в Питер. Вернулся с печальной вестью. Фильм Бори Фрумина «Ошибки юности», уже законченный, в Госкино не приняли. Это означало «лечь на полку».
— Что теперь делать, Валена? А? Как теперь быть, как жить? Я через нее, через картину эту, хотел прославиться… Жизнь из-под ног выбивают, суки, дерьмоеды пакостные. Сколько сил и здоровья ушло, а они одним махом часть жизни моей уничтожили. Если Заболоцкий не будет меня снимать, то я… я не знаю что… Хоть плачь, Валена.
И поехали мы в гости к Заболоцкому Толе. Стас купил водку «Посольскую». Толя бережно взял в руки бутылку, но беспокойно, впрочем, ненавязчиво сказал Стасу:
— Она, подлая, лучших людей губит. Не увлекайся ею.
В передней у Заболоцких я увидела необыкновенную вещь — черную накидку, точнее, пелерину хорошего английского сукна, выкроенную клешем. Застегивалась эта пелерина на великолепные пуговицы. Необыкновенная одежда! Говорю Толе:
— Толенька, чья это пелерина расположилась у вас в передней?
— Лялина. Она хочет ее продать.
Ляля, жена Толи, очень красивая и носит не вещи, а одежды.
Стас делово встал из-за стола и пошел смотреть пелерину. Вернулся и сказал:
— Покупаю.
Я очень обрадовалась, накинула пелерину на себя, застегнула на все пуговицы.
— Ой, как тебе идет! А? Толя! Смотри, как она идет Валене! — весело кричал Стас.
— Да уж, да уж, — улыбался Толя, — а Ляле не очень, не ее стиль.
Не было тогда в Москве подобной одежды, и прохожие внимательно рассматривали меня, а Стаса это радовало.
Однажды после спектакля Стас заботливо набрасывает на меня пелерину, а Парфаньяк Алла Петровна с удовольствием смотрит на нас и спрашивает: