Услышь моё молчание
Шрифт:
– Не люблю, когда в таком настроении он остаётся один. Нервничать начинаю, как озабоченная мамаша, - криво усмехнулся Горянский, словно стесняясь своей заботы о друге. — Просто… У меня есть причины беспокоиться о нём, Алекс. Он мой лучший друг. Самый лучший, не поймите неправильно.
– Ну что вы, Глеб. Я всё прекрасно понимаю, - ответил Алекс и в этот момент в кармане Горянского зазвонил телефон. Он, одной рукой удерживая пакет, выудил его и ответил, извинившись.
– Здравствуй, прекрасная Елена. Ужасно рад тебя слышать… Даже третий раз за день. Всё равно рад… Да, я уже возле дверей издательства.
– Глеб, простите меня, что вмешиваюсь, но… Может быть, сегодня я побуду с Германом? — вдруг предложил Алекс, понадеявшись на удачу. Глеб ненадолго задумался, а потом задал весьма неожиданный вопрос:
– Скажите, Алекс, в чём заключается ваш интерес к Герману?
– Хм… Это не совсем ваше дело, Глеб, но я всё же отвечу. Он мне безумно интересен, причём давно, ещё с момента нашего знакомства. Герман очень яркий, необычный человек. И если бы он ответил мне взаимностью, я был бы счастлив.
– Даже так… Учтите, Алекс, вам будет нелегко, но… Знаете, мне нравится, какой он рядом с вами. Таким я его давно не видел. Держите, - Глеб неожиданно тепло улыбнулся и протянул Алексу пакет с продуктами, а затем, нырнув рукой в карман, он передал и связку ключей.
– Спасибо за доверие, Глеб. И удачи с Рыжим Чудом, - не удержался от ответной улыбки Алекс. — Она тоже замечательная.
– Я уже знаю.
Как только Гриневский вошёл в квартиру, его тут же окутал полумрак и тихие печальные переливы гитары. Прекрасная акустика давала возможность расслышать каждую ноту, каждый оттенок. Красивая испанская мелодия бередила душу печалью. Алекс осторожно пристроил пакет на тумбочке, повесил на вешалку пальто, разулся и тихим шагом отправился на кухню. Он оставил пакет с продуктами на столе и всё также осторожно и крадучись прошёл в гостиную. Там царил такой же полумрак и силуэт Германа на фоне высокого окна Алекс разглядел не сразу. Парень сидел на подоконнике, вытянув одну ногу и согнув в колене другую. В руках он как-то равнодушно крутил высокий бокал, наверное, с вином, если судить по бутылке, стоящей на полу. Герман был где-то далеко, слишком далеко.
– Привет, - чуть повысив голос, чтобы сквозь звуки музыки хозяин квартиры его услышал, произнёс Алекс. Он стоял в нескольких шагах от Германа, и тот не мог не обратить на него внимания, вот только реакция парня стала неожиданностью. Он словно вихрь слетел с подоконника, на ходу разворачиваясь и занимая боевую стойку. Бокал с жалобным звоном разбился.
– Чёрт! Алекс! — выдохнул облегчённо Герман.
– Прости, - Гриневский поднял руки в успокоительном жесте, развернув открытые ладони к Герману. — Не хотел тебя испугать.
– Как ты сюда попал? — всё ещё насторожённо спросил парень, но напряжение из позы ушло.
– Глеб дал ключи. Мы встретились внизу. Ты не отвечал на звонки, меня это обеспокоило. Оказалось, что нас таких сердобольных двое, - усмехнулся Алекс, подходя медленно на пару шагов ближе. — Я напросился пойти к тебе вместо него. Ты против?
– Нет. Не знаю, - покачал головой Герман. — Неожиданно просто. Проходи. Тебе чего-нибудь налить?
– Я не прочь попробовать вина, - Гриневский кивнул на бутылку, стоящую на полу. Она
– Ещё одна нянюшка Арина на мою голову, - усмехнулся Герман и пошёл на кухню, где торжественно вручил своему нежданному гостю совок и веник.
– А ты, похоже, не только готовить научился в Китае, - припомнил Алекс стойку Германа, когда они устроились на диване в гостиной и пили вино.
– Меня всего лишь научили правильно защищаться. Чтобы освоить боевое искусство, нужны долгие годы тренировок, Алекс. Я всего лишь знаю несколько приёмов, хотя они весьма действенны.
– Отец Златы… Он был твоим близким другом? — осторожно задал Гриневский вопрос.
– Хочешь узнать, был ли он моим любовником? — горько усмехнулся Герман, глядя в глаза мужчины, сидевшего так близко. Быть может слишком близко для вечера, когда тоска и одиночество захлестнули его с головой. — Не был. Стас был моим другом, единственным, который был рядом в тяжелые времена, хотя и недолго. Знаешь, так иногда бывает. Незнакомец появляется в твоей жизни, и такое чувство, что ты знал его всегда. Ты впускаешь его в душу безоговорочно, и он прочно там поселяется, занимая одну из ниш. А когда уходит, остаётся никем незаполненная пустота. Так получилось со Стасом.
– Что с ним случилось?
– Он погиб. Из-за меня, но… я не хочу говорить об этом. Слишком личное. Прости. Мы не так давно знакомы, чтобы…
– Не стоит извиняться. Это я немного пересёк твои границы, - Алекс сделал глоток вина, прохладная жидкость приятно потекла по пищеводу. У него было чувство, что идёт по минному полю, каждую секунду рискуя потерять… Нет, не жизнь. Что-то другое… Своим любопытством он мог отпугнуть Германа, и Гриневский решил придержать лошадей. Придёт время, и парень сам расскажет всё, что захочет. Необходимо просто подождать. Лет пять назад Алекс и не мечтал даже, что они будут вот так, в интимном полумраке огромной квартиры-студии пить вино и разговаривать.
– Вы с ним похожи в чём-то неуловимом. Оба надёжные, как скала. У тебя, так же как у Стаса, есть умение становиться нужным. К вам легко привязаться. Ты не только пересёк границы, ты забрался немного дальше, Алекс, и я, признаться, не знаю, что с этим делать, - тихо проговорил Герман, изучая с видом учёного содержимое своего бокала.
– Рискнуть? — предположил Алекс.
– А ты не боишься, что я не тот, кем кажусь? Что, если я маньяк? Или псих? — глядя поверх бокала, спросил Герман. В его взгляде сквозила напряжённость и ожидание ответа.
– Маньяк? Не думаю. Псих? Мы все в какой-то степени психи, Герман. Особенно, если нас достанут. А какой ты? Мне хотелось бы это узнать и почему-то мне кажется, что я не разочаруюсь, - решительно закончил Алекс и наклонился, чтобы поставить бокал на низкий стеклянный столик.
– Хм… Узнать ближе… Быть может… - Герман замолчал, погрузившись в какие-то свои размышления. Повисло молчание, наполненное звуками музыки и такой тоской, что Алекс готов был взвыть, понимая, что Герман всё также держит его на расстоянии и подпускать ближе не собирается. Ему показалось, что сейчас он лишний здесь и сделал движение, собираясь уйти, когда Герман ожил. Его глаза лихорадочно блестели. — Я не хочу…