Уснуть и только

Лампитт Дина

– Вы должны были раньше послать за мной. Я сумел бы вытащить свою жену из огня! Вы знаете, что она собиралась вернуться ко мне. Мы помирились, и все у нас было хорошо. А теперь она умерла…

Ричард уронил голову в ладони, его тело затряс лось от рыдании. Несмотря на всю трагичность происходящего, Бенджамин подумал, что никогда не видел более отталкивающего зрелища. Фермер выглядел так, словно уже несколько дней спал, не раздеваясь. Исходившее от него зловоние заставляло заподозрить, что он не мылся и не менял одежду,

по крайней мере, месяц.

Сэр Томас Мэй уже успел вернуться во дворец, и слово взял мистер Лак, викарии.

– Увы, все это трагическая, нелепая случайность, любезный господин Мейнард. Примите наши искренние соболезнования и молитвы.

Ричард возвысил голос, и Бенджамину показалось, что он видит перед собой сумасшедшего.

– Да, молитвы пригодятся нам и сегодня, и в последующие дни. Я знаю, кто убил моих жену и сына, и намерен позаботиться о возмездии.

– Что вы имеете в виду? О чем вы?

– Я утверждаю, что это дело рук дьявола.

Воцарилась мертвая тишина, которую нарушил молчавший до сих пор констебль. Его избрали совсем недавно, и он еще достаточно серьезно относился к своим почетным, но неоплачиваемым обязанностям.

– Вы кого-нибудь обвиняете, Мейнард?

– Вот именно – Ричард обернулся, чтобы поглядеть на Бенджамина, стоявшего на краю толпы в каком-то оцепенении. – Я обвиняю жену этого человека, подлеца, который изнасиловал мою собственную жену и позволил, чтобы ее опозорили перед всеми вами. Я обвиняю Дженну Мист в том, что она с помощью колдовства вызвала этот пожар, чтобы погубить мою семью.

– Я подтверждаю, что Мейнард говорит правду, – вдруг вкрадчиво промурлыкала Мауд. – Бенджамин так и не смог оставить в покос Дебору Мейнард. Он был с ней даже в ту ночь, когда его жена рожала. Ничего удивительного, что Дженна решила отомстить.

– Это очень серьезное обвинение, – покачал головой констебль. – Что ты на это скажешь, Бенджамин?

– Что это чудовищное нагромождение лжи. Дженна еще не оправилась от родов и не встает с пастели. Как же она могла совершить такое?

– Это не должно было составить труда племяннице Алисы Кэсслоу, – зловеще произнесла Мауд. – У нее дурной глаз. Разве она не приворожила тебя самого, Бенджамин, внушив тебе недозволенную любовь?

Бенджамин, опешив и раскрыв рот, в ужасе уставился на нее, но от ярости не мог вымолвить ни слова. Наконец он прохрипел.

– Моя жена не ведьма! Все вы лжецы и клеветники. Меня никто не заколдовывал. Я женился на Дженне по любви, а не из-за магии.

– Странная это любовь, если она позволила тебе изменять жене со своей прежней привязанностью. По-моему, это подсудное дело.

И тут Бенджамин, не выдержав, совершил самую большую глупость в своей жизни: оттолкнув констебля, он очертя голову бросился на Мейнарда, крича:

– Ублюдок! Мерзкий ублюдок! Вы все тут сговорились, я знаю!

Он всадил кулак в

физиономию Ричарда и от души порадовался, почувствовав, что выбил своему врагу зуб. Грубые руки оторвали его от Мейнарда, и тот поднялся на ноги, сплевывая кровь и кашляя. Вдруг раздался торжествующий вопль Мауд. «Смотрите!» – и все головы повернулись в том направлении, куда она указывала.

Бенджамин тоже обернулся и, к своему ужасу, увидел Руттеркина, белоснежного кота Дженны. Тот сидел посреди улицы, облизываясь и вытирая морду длинной белой лапкой.

– Вот доказательство! – победно кричала Мауд – Она не смогла прийти, но прислала сюда свою тварь!

Толпа взревела. «Ведьма! Ведьма!» – и двинулась от места пожарища к дому плотника.

Глава тридцатая

В первый апрельский день 1611 года прошел теплый, свежий весенний дождик, дочиста вымытая деревня засияла белизной домов и зеленью молодых газонов. Констебль вел во дворец молодую ведьму – высокую, стройную, с черными волосами и золотистой кожей, вел пред светлые очи сэра Томаса Мэя, мирового судьи.

И девушка, идущая по улицам в это светлое, ясное утро, девушка, полная любви и добра, молодая мать, чей ребенок, тараща глазенки, остался дома в колыбели, знала, что она очень близка к тому, чтобы погрузиться во тьму небытия.

Очутившись перед сэром Томасом – невысоким, с козлиной бородкой, глуповатым и расточительным, Дженна сказала.

– Я знаю, сэр, что против меня выдвинуто обвинение, но, умоляю, скажите мне, в чем моя вина.

На что он ответил:

– Дженна Мист, если ты будешь откровенна и чистосердечно во всем признаешься, то можешь рассчитывать на благосклонность и снисхождение.

Потемнев лицом и выпрямившись, Дженна сказала:

– Сэр, моя совесть чиста. Я не имею никакого отношения к смерти Деборы Мейнард и маленького Ричарда. Сэр Томас, скажите мне, в чем моя вина.

Тогда он заговорил очень строго:

– Дженна Мист, у тебя найдена книга. Пока тебя вели сюда, люди констебля обыскали твой дом, нашли шкатулку, вскрыли ее и обнаружили вот это, – сэр Томас вынул из ящика и сунул Дженне под нос тетрадь Алисы Кэсслоу. – Что ты на это скажешь?

– Эту книгу написала тетка моего отца, умершая в Хоршемской тюрьме.

– И ты хранила такую чудовищную вещь? Почему ты давным-давно не сожгла ее?

– Это был труд всей ее жизни, сэр Томас. У меня не хватило сил уничтожить его.

Наступила тишина, и они молча смотрели друг на друга, пока сэр Томас не сказал:

– А скажи-ка мне, Дженна Мист, случалось ли тебе самой пользоваться этой книгой и готовить описанные в ней снадобья?

– Да, сэр. Я готовила лечебные и косметические средства, в частности, по просьбе вашей супруги.

Этого не следовало говорить, и Дженна тотчас же поняла это.