Усобники
Шрифт:
В тот день скликнули вече, и было оно бурное. Орали все:
– Великого князя не признаем, а переяславского тем паче! Пускай на своём уделе сидит!
– Мы и мурз со счётчиками не звали, их Невский в город впустил!
Архиепископ вече крестом осенил:
– Спаси и вразуми люди Твоя, Господи!
– Постоим головой своей за Великий Новгород! — возопила толпа.
Тут боярин Родион выкрикнул:
– А получил ли князь Дмитрий благословение митрополита Максима на Новгород войной идти?
Положив руки на посох,
– Не признаем Дмитрия Переяславского великим князем!..
На помост взобрался староста кузнецов, поднял кулак:
– Слушай, вече новгородское, выходи на стены с оружием! Пусть видит Дмитрий — мы за Великий Новгород постоять готовы!..
Долго ещё рядилось вече, наиболее рьяные кулаками размахивали, в драку лезли. Наконец решили: коли что, слать к Дмитрию посольство…
Воинство великого князя Дмитрия, блистая броней, шло на Новгород. Дружина за дружиной двигались владимирцы, переяславцы, ростовцы. Далеко растянулось войско. Били бубны, гудели грубы. Замыкал дружины обоз с продовольствием. Скрипели ступицы колёс, перекликались возчики, ржали кони. По сторонам дороги оставались редкие деревеньки, и смерды, глядя на проходившие полки, покачивали головами:
– Экое воинство собралось! Верно, гнев на новгородцев положил великий князь!
А во главе дружин ехал сам великий князь с воеводой. Дмитрий повернул голову, сказал воеводе:
– Поднимите хоругвь!
И тотчас вперёд выдвинулся знаменосец на белом коне, поднял хоругвь с изображением Георгия Победоносца, поражавшего змия. Ещё громче заиграла музыка.
Приободрились гридни, стряхивали усталость. Перед ними лежали Новгородские земли…
Шли по землям Новгородским дружины, разоряли деревни и сёла. К самой Шелони подступили. Здесь стали биваком. Князю Дмитрию шатёр поставили. Ожидали новгородских послов.
В сопровождении отрока князь обошёл лагерь. На отдыхе гридни скинули кольчужные рубахи, шлемы, сложили на земле сабли, мечи и тут же сидели у костров, варили кашу.
Среди переяславских Дмитрий задержался. У тех гридней, какие уже числились в боярской дружине, иногда справлялся о вотчине. Многим из них выделял он земельные наделы на кормление.
За переяславцами расположились ростовцы. От их воеводы Дмитрию стало известно, как тяжко умирал старый ростовский князь Борис. У него помутился разум, не узнавал сыновей…
Мысли князя Дмитрия перекинулись на своего сына Ивана. Вздохнул, промолвил едва слышно, чтобы следовавшему за ним отроку было невдомёк, что князь сам с собой разговаривает:
Апраксия, Апраксия, кому я теперь надобен, когда лета к закату катятся… Ты ушла, теперь вот сын Иван кровью кашляет. А он у нас, Апраксия, один…
Сделалось тяжко. И снова промолвил:
– Ответь, сыне, к
Послы из Новгорода приехали на следующий день: архиепископ Киприян, сухонький старик в чёрной рясе, в бархатной камилавке, прикрывающей седые волосы, и рыжий бородатый староста кузнечного ряда Ермолай, в длинной шёлковой рубахе, подпоясанной плетёным пояском.
Перекрестились послы, Дмитрий к архиепископу подошёл, спросил:
– Святой отец, с чем послал тебя Великий Новгород?
Киприян вздохнул:
– Княже, я челом бью: не таи зла на новгородцев.
Дмитрий прищурился:
– Святой отец, когда новгородцы отреклись от меня, великого князя, как Пётр от Иисуса Христа, ужели они не мыслили, что творят беззаконие?
– Ты, великий князь, святого Петра вспомнил, но забыл, что учитель снова вернулся в лоно Христовой церкви, вернулся святым апостолом.
– Мне то ведомо. Но почто горожане не впустили меня в Новгород, когда я в Копорье лопарей в повиновение приводил?
Тут Ермолай пробасил:
– Не зли новгородцев, княже. Мы люди мастеровые, но, коли нужда какая, и за мечи возьмёмся.
– Угрожаешь, староста?
– Нет, княже, к чему? Но, коли позовёт Великий Новгород, мы готовы и животы положить, костьми лечь…
– Не дай пролиться русской крови, великий князь, — воздел руки архиепископ Киприян. — Тебе ли не ведомо, сколь её пролито нехристями?!
– Святой отец, я ли желаю зла Новгороду? Не новгородцы ль от меня отреклись?
– Я молю: прости их, княже, за скудоумие.
Дмитрий тронул седые виски:
– Я от Новгорода отойду, коли он примет моего посадника, какой городом будет править сообща с новгородским. Будет по-моему — не стану разорять земли Новгородские…
В лёгких санках, обгоняя воинство, ехал великий князь в шубе и бобровой шапке. За санками, на длинном чембуре, рысил княжеский конь под седлом, покрытый тёплой попоной. Тонконогий, широкогрудый, он гнул шею дугой, косил, прядал ушами.
Снег уже сошёл, и санки катили по голой земле. Дмитрий загляделся на полки — каждую дружину вёл свой воевода, под своим стягом.
Дружины шли ряд в ряд. Дмитрий подумал: «Такой силой на ордынцев бы ходить, а не усобничать». На крутом повороте санки едва не опрокинулись. Гридин спешился, успокоил коней. И снова впереди поле, в стороне лес, и санки покатили, обгоняя растянувшиеся дружины…
А Великий Новгород стены и башни крепил. Едва утренняя заря возвестит день, как новгородцы, отбросив снег, глину копают, матицы набивают, кирпич обжигают. Из леса брёвна волокут, камень подвозят…