Успеть за Правдой

Резниченко Максим Геннадиевич

– Во-первых, – сказал я сам себе, – никто не погиб.

Более чем странно пытаться убедить себя в том, что знаю, но во что еще не верится в силу переживаемых сейчас эмоций.

– Во-вторых, все это уже было… И все мои друзья живы, – продолжил твердить я.

Усталость, тоска, скорбь и безысходность, овладевшие моей душой, неуверенно заколебались, и вот они уже отступили под натиском совсем свежих воспоминаний. Самое яркое из них – телефонный разговор с Соней. Спустя минуту я был уже практически спокоен. Встал со стула и, выглянув в окно, стал рассматривать зеленый парк внизу, искрящуюся в солнечных лучах поверхность спокойного озера, дома вдалеке. Нога больше не болела, да и вообще я чувствовал себя прекрасно: ни капли

усталости, ни грамма печали. Отошел от окна и выглянул в коридор. Не далее, чем в десятке метров, застыл Клаус с поднятой в шаге ногой. Признаться, я впервые оказался в ситуации, когда могу заново пережить свои воспоминания, имея над ними полный контроль. Как интересно. Но сейчас не было времени на исследования, изыскания и эксперименты.

Повинуясь моей воле, мир вокруг ожил, наполнившись звуками, запахами. Перед газами что-то будто мелькнуло, когда я отпустил время. Безмолвная доселе тишина взорвалась десятками звуков, доносящихся через открытое окно. Клаус в коридоре ожил и зашагал. Не обратив на меня ни малейшего внимания, он прошел мимо и уселся на свободный стул у окна. Я не сразу понял, что произошло: на соседнем с Клаусом стуле, вытянув ноги, сидел человек, про которого можно сказать только одно – он смертельно устал. Если бы я не знал, что у него темные волосы, можно было бы подумать, что он седой, но то пыль укрыла его коротко стриженые волосы. Карие глаза, а я знаю, что они карие, были полуприкрыты, а в уголках губ спряталась вселенская печаль и тоска. Мне видны разводы на его грязном лице – это следы пота. Его одежда была невероятно грязна, а высокие ботинки облеплены уже высохшей грязью. Разумом я понимал, что это я сижу на том стуле, но поверить и принять подобное оказалось неожиданно сложно.

– Тебе нравится? – негромко обронил Клаус, кивнув на окно.

Тот я устало вздохнул, но спросил:

– Что это за место?

Его собеседник не спешил отвечать на вопрос и через какое-то время спросил сам.

– Прошу тебя выполнить свое обещание. Расскажи мне то, что обещал.

Смертельно уставший человек лишь едва заметно пожал плечами и коротко сказал:

– Клаус, ты мертв.

Я и сейчас подсознательно ожидал бурной реакции, но вместо этого Клаус только горько усмехнулся и попросил:

– Расскажи, пожалуйста, как это произошло.

Оружейник безучастно посмотрел в окно. Его глаза затуманились воспоминаниями, и он начал рассказ. Я знал, что именно он говорит, и выслушивать это во второй раз у меня желания не было. И время, повинуясь моей воле, ускорило свой ход, оно скрыло звуки и погрузило окружающий мир в безмолвную тишину ускорившихся событий. Когда солнце за окном вдруг потонуло в налетевших невесть откуда низких тучах, я замедлил бег времени. Вернулись звуки, и почти сразу оглушительными раскатами, от которых задрожало стекло в распахнутой раме окна, взорвался гром. Наверху снова сверкнуло, и снова небо загремело. Начался дождь. Очень быстро он превратился в настоящий ливень, и вот уже за окном встала настоящая стена, сквозь переливающиеся шторы которой деревья в парке были едва различимы. Снова прогремело, грозно и страшно, но люди у окна не обратили на стихию никакого внимания, только Оружейник отодвинулся подальше, чтобы вода, попадающая внутрь, не намочила его. Он закончил свой рассказ и сейчас, устало откинувшись на спинку стула, не спеша курил свою сигарету.

– Ты считаешь меня созданием? – Клаус первым нарушил молчание.

– Да, – последовал безразличный ответ.

– И кто же меня создал?

– Я думал, ты мне скажешь об этом, – Оружейник оторвал пустой взгляд от окна и поглядел на Клауса.

Тот лишь покачал головой:

– Ты так уверен в своей правоте? А если ты ошибаешься?

– Для этого нет причин.

– А все-таки.

Оружейник испытующе посмотрел на своего собеседника и произнес, наконец:

– Будет лучше, если ты сам все расскажешь.

Я свое слово сдержал.

За окном снова сверкнуло, и по миру раскатился оглушительный гром. Слышно было, с какой яростью била в стены здания вода, но ничем, кроме небольшой лужи у окна, она не могла угрожать сидящим людям.

– Я люблю дождь, – неожиданно начал мой собеседник, когда утихли раскаты. – Дождь очищает и смывает всю грязь. Этот город, – он кивнул на окно, – мой город. Он никогда не спал, как не могут одновременно спать люди из разных частей света. Я создал его. Здесь живут… жили люди, которым я в свое время помог избавиться от кошмаров, ночных ужасов. Засыпая там, в реальном мире, их сознания переносились сюда. Тут они жили так, как хотели того сами. Они занимались, чем хотели. Здесь они могли найти свою любовь и на самом деле находили ее…

Клаус замолк и невидяще уставился в окно, за которым бесновалась стихия.

– А потом их убили, – глухо промолвил он, прикрыв глаза. – Тот, по чьей вине, нам пришлось через столькое пройти за эту ночь, нашел это место. Он уничтожил мой город, превратив его в мертвые руины. Если бы только я знал, что так все обернется. Я бы уничтожил этого…

– Постой, – прервал его Оружейник. – Сколько людей обитало в твоем городе?

– Что? – переспросил Клаус, вынырнув из своих мыслей.

– Я спрашиваю, сколько людей жило здесь? Скольких ты избавил от кошмаров, скольким ты помог?

– Три тысячи пятьсот семьдесят два человека и пятьдесят один страж, – ответил он без запинки. – Они жили, окружая себя большим свободным пространством. Бывало так, что в многоэтажном доме мог обитать один человек. А бывало и так, что…

– Подожди, – моментально подобравшись, оборвал его собеседник. – Как такое может быть? Ты же давно погиб, сорвался в пропасть. Я сам видел! О чем ты говоришь? Какие три тысячи?

Какое-то время Клаус молчал, наблюдая за недоумением Оружейника, а потом устало и горько улыбнулся и негромко сказал:

– Здесь и начинается для тебя самое интересное.

Он снова умолк, но совсем ненадолго. Глядя в окно, собирался с мыслями.

– Чтобы рассказ был полон, чтобы ты понял меня, я начну с тех пор, когда мы еще только учились искусству Плетущих под руководством нашей Учительницы, Марины Яковлевны… Знал ли я, что все так получится? Мог ли я предположить, что события примут такой оборот? Много раз я спрашивал себя об этом, но никогда ответы на эти вопросы не были однозначны, – он снова горько усмехнулся и продолжил: – Вы никогда не любили меня, за глаза называя Любимчиком. Вы – это ты, Семен, София, Катерина и Сергей. Вы думали, что мой талант – это дар от рождения… Нет, об этом, пожалуй, чуть позже. Конечно, я давал достаточно поводов для того, как вы ко мне относились, но все равно было обидно. Было очень обидно быть белой вороной в и без того небольшой группе. А у детей и подростков, которыми мы тогда были, эмоции по отношению друг к другу, а особенно ко мне, никогда не скрывались.

Клаус недовольно прищурился и скривил рот, плотно сжав губы. Я видел, что ему неприятно вспоминать, но он продолжил:

– Ты должен понять, как мне было тяжело, и как меня тяготило подобное отношение. Ваши подначки, обидные розыгрыши, нескрываемая неприязнь…

– Если ты хорошо подумаешь, то поймешь многое из того, что сейчас осуждаешь, – спокойно вставил Оружейник.

– Уже. Неужели ты считаешь, что все эти годы я жил этими не самыми лучшими воспоминаниями? – искренне удивился его собеседник, на что мой двойник лишь пожал плечами. После короткой паузы Клаус вновь заговорил: – Конечно, со временем и с возрастом я многое переосмыслил и сделал для себя определенные выводы. Но сейчас я хочу, чтобы ты поставил себя на мое место, на место того меня, который учился вместе с вами у Марины Яковлевны, того меня, который, по сути, был изгоем среди вас. А я ведь ничем не отличался, был таким же, как все.