Успокой моё сердце
Шрифт:
Джером следит за моим перемещением по спальне, но то, с каким выражением лица он это делает, разрывает меня на части. Устало-отрешенный взгляд, наполненный, даже переполненный, до краев немым вопросом.
Почему?
Почему уехала или почему вернулась?.. Почему молчу, хотя должна говорить? Почему иду так медленно?
У меня множество вариантов, но боюсь, ни один из них точно не подойдет.
Джерри спрашивает другое. Что-то более значимое, чем те поверхностные фразы, перечисленные мной.
–
Оказываясь у своей цели, осторожно, будто на тончайшее стекло, опускаюсь на белые простыни.
– Джерри, – голос подводит. В него пробивается дрожь, выражающая одновременно мой ужас, тоску и отчаянье. – Джерри…
Чего бы я не ожидала, а все остается как прежде.
Теперь как никогда кажется, что мой малыш – фарфоровая кукла, лишенная способности не только говорить, но и двигаться.
Раньше он бы прижался ко мне, что есть мочи. Заплакал, обхватив ладошками за шею и умоляя не отпускать его, несмотря на то, чтобы я даже под страхом смерти не отпустила… а сейчас… сейчас он не делает этого.
– Можно? – просительно гляжу на место на постели рядом с ребенком, надеясь хотя бы так получить его реакцию.
Вместо ответа Джером закрывает глаза.
Последний шанс взглянуть внутрь малахитов пропадает.
Никогда ещё мое сердце не билось с такими перебоями. Видеть мальчика таким хрупким и маленьким, таким болезненно-беззащитным не приходились ещё ни разу. Даже после побега, даже с теми ужасными порезами на спине, даже в часы, приходившиеся на промывание ран…
Не могу простить, что позволила Джасперу увезти меня вчерашней ночью.
Быть может, если бы я осталась, малыш не пребывал бы в таком ужасном состоянии. Видимо, его кошмар, несмотря на мои надежды-отвержения действительного, выдался по-настоящему тяжелым.
Если бы на другой чаше весов не находилась жизнь Эдварда, без которого мало что имеет смысл, я бы себя возненавидела. Однозначно.
Но теперь ночь кончилась. Наступило утро, и я здесь.
У меня есть силы, возможности и все необходимое, чтобы помочь маленькому ангелу. И я это сделаю.
Придавая себе решимости, вздыхаю, без разрешения забираясь на кровать.
Подбираюсь к Джерому, замирая на подушках рядом с ним.
Слегка подрагивающей рукой, боязно, касаюсь светлых волос. Раз, затем другой. Глажу их, кусая губы от жалости к мальчику.
– Мой хороший, что случилось? – мягко спрашиваю я, насилу заставляя улыбку оказаться на лице.
Джерри тихонько вздыхает, и секундой позже я чувствую прикосновения ледяных пальчиков к своей руке. Той самой, что гладит его волосы.
– Любимый мой, - уголки губ на сей раз подрагивают
Дрогнув, веки малыша приподнимаются. Под завесой длинных ресниц я вижу «драгоценные камушки». Утомленные и поблескивающие слезами.
– Я здесь, - едва слышно повторяю, придвинувшись ближе и тем самым притягивая Джерома в свои объятия. – Мне нужно было уехать, но теперь я вернулась.
Не противясь, он утыкается личиком мне в грудь, коротко выдыхая. Пальчики разжимаются, выпуская из плена наволочку и перекочевывая ко мне на блузку.
– Мой самый лучший мальчик, - нежно бормочу, подтягивая одеяло, которым укрыто его тельце, ближе к шее. Несмотря на долгое время, проведенное под теплой материей, малыш кажется замерзшим.
– Ты давно проснулся? – спрашиваю осторожно, боясь пошатнуть вернувшееся его доверие ко мне. Не могу пока видеть, что творится в малахитах, но надеюсь, я все поняла верно. Джерри не сторонится меня. Он обнимает меня. Хочет обнимать. Хочет то сочувствие и ласку, что я готова ему дать.
Пальцы, продолжающие гладить его волосы, улавливают легкий кивок.
По моей коже пробегает табун мурашек.
– Приснилось что-то нехорошее?
Ещё одно утверждение, но сильнее выраженное.
– Это просто сон, милый, - оптимистично заверяю я, всеми силами стараясь показать ему, что бояться нечего. И при этом боюсь сама. До смерти. Только вот страшных сновидений, воплощающихся в реальность, у меня несколько. И каждая по-своему изматывающая и убийственная. Взять хотя бы Кашалота…
Джером отстраняется. Едва ощутимо подается назад, высвобождаясь из моих объятий.
Его взгляд встречается с моим. Сливается воедино.
Невозможно выразить, сколько немого отрицания светится внутри малахитов.
Он слишком напуган, чтобы поверить мне.
– Все хорошо, - убеждаю я, привлекая его обратно к себе, - все будет в порядке. Я никому больше не позволю тебя обидеть.
Слегка поджав губы, Джером сглатывает, опуская глаза вниз.
Он раздумывает над чем-то минуту, а затем опасливо, будто ожидая чего-то страшного и от меня, берется пальчиками за мою ладонь, некрепко её сжимая.
Целую его в лоб, продолжая понимающе улыбаться. Больше никогда на свете я не позволю ему провести ночь в одиночестве. Мне ли не знать, какими страшными могут быть кошмары…
Дождавшись моего взгляда, сфокусировавшегося на своем лице и выбравшегося из неприятных воспоминаний из прошлого, Джерри открывает рот, чтобы что-то произнести. Но затем, передумав, крепко сжимает губы.
– Скажи мне, - негромко прошу я, разглаживая белокурые волосы, - ну же, милый, ты можешь сказать мне все, что угодно. Я слушаю.