Успокой моё сердце
Шрифт:
Такое ощущение, что мое горло наглухо запаяно. Надрываясь, пробую раскрыть злосчастный замок и пробраться за железную заставу. Одно из двух: либо у меня все-таки выйдет, либо я к чертям разорву все мышцы шеи.
Отчаянно ищу хоть какую-то мысль, благодаря которой смогу найти силы для борьбы. Но кошмар, крепко связавший сознание, не позволяет это сделать. В голове лишь Джеймс. Его жёсткие волосы, серые глаза, невероятно сильные руки, острые лезвия…
Отчаявшись найти спасение, впиваюсь пальцами в одеяло, стягивая его с
Внезапно тонкая мягкая материя попадает под руку. Словно путник, нашедший в пустыне желанную воду, широко раскрыв глаза, я поворачиваюсь в нужную сторону.
Глаза, привыкшие к темноте, с легкостью определяют в непонятной материи пижаму Джерома.
Джером!.. Он ЗДЕСЬ!
В ту же секунду, как я вижу светлые волосы мальчика, поблескивающие при лунном свете, спазм отпускает.
Это только сон… страшный сон… мой малыш меня не бросил!
Придушенно вскрикнув, с шумом втягиваю воздух, давясь им, но от этого не прекращая попыток надышаться, пока все не вернулось на круги своя.
У меня мало времени.
Во рту пересыхает, а в горле скребет сотня кошек – даже мальчик не в состоянии прогнать их. Но самое главное, что на какой-то промежуток времени смерть отсрочена.
Я снова могу дышать!
Каким чудом мне удается не разбудить маленького ангела, неизвестно. Но это непомерно радует. Джерри не нужно видеть меня в таком состоянии. Он испугается, начнет плакать, оттолкнет меня, убежит…
Комок рыданий набухает в горле от предстоящей перспективы, заново блокируя доступ кислорода, что должен поступать в него.
Панически боюсь снова оказаться в ситуации, как при пробуждении, и поэтому что есть мочи прижимаюсь к подушке.
Если я трону мальчика, точно разрушу его сон. Лучше буду представлять, что это он. Мой маленький, нежный, золотой малыш…
Как же страшно!
..Мне неизвестно, сколько проходит времени. Час, день, год – не важно.
Я все лежу и обнимаю злосчастную подушку, время от времени обрушивая на неё всю силу пережитого ужаса. От слез, мне кажется, она уже насквозь промокла.
Господи, какой же наивной надо быть, чтобы поверить, что возвращение Джеймса можно будет пережить пусть и не совсем спокойно, но, по крайней мере, терпимо! Похоже, это самое большое заблуждение в моей жизни. Не могу поверить, что позволила сознанию вообразить такое.
Разве можно забыть все то, что было? Бесконечную, бескрайнюю боль, ночные ужасы, которые выползали, когда я нарушала даже самое незначительное правило, хладнокровие, с каким Кашалот приводил наказания в исполнения… Даже я, находясь между человеком и машиной, для которой существует лишь заложенная в неё программа, не могла бы с таким лицом вспарывать людскую плоть.
Хочу убежать от него. Сбежать, спастись, спрятаться. Навеки.
Когда я вошла в особняк, просила отсрочить возвращение в дом к мужу хотя бы на месяц. Мне казалось,
Теперь понимаю, что нет. Мне не хватит и века. Если когда-нибудь моя душа, следуя легенде о реинкарнации, вернется к Лорену, это будет самым ужасным из возможных для неё наказаний. По-моему, девять кругов ада лучше. Менее болезненно.
…Ещё минуты. Ещё секунды. Они текут и текут, сменяясь, совершенно не заботясь обо мне. Им плевать, что со мной будет. Всем плевать.
Однако с течением времени проблемы переворачиваются с ног на голову. Как песочные часы, когда мой благоверный заново засекал время в случае осечки.
Теперь нет той неимоверной силы, благодаря которой я могла порвать простыни. Нет громкого биения сердца и шумящей в ушах крови после пробуждения. Нет даже проблем с дыханием.
Зато есть слабость. Жуткая, всеобъемлющая, непроходимая. Будто мое тело поместили в застывшее желе. Ни рукой, ни ногой, ни пальцами пошевелить не могу. И при этом, насмехаясь над невозможностью помощи, голова раскалывается на миллион крохотных частей, разбредаясь по всему телу. Сухое жжение в горле, будто там запаливают костер, становится невозможно терпеть дальше.
С трудом открываю глаза, привыкшие к зажмуренному положению, думая над тем, что делать.
Мысли являются отражением тела. Тяжелые, до боли неподъемные, они то и дело путаются, не давая никакого ответа.
Может быть, спать?
Вариант отметается быстро. Глаза послушно закрываются, это так, но ни о каком сне, ни о каком расслаблении и притуплении болезненных симптомов речи идти не может. Все остается точно так же, только теперь совсем темно, и воспоминания о жизни с Джеймсом становятся ярче.
Поспешно прекращаю тщетные попытки заснуть.
Не выйдет.
Очередной кошмар, если он будет, точно убьет меня. Джерри не сможет ничего сделать…
Я не смогу.
Слезы, недавно высохшие, заново появляются на лице. От бессилия и боли, которую ничем невозможно прервать.
Интересно, с Эдвардом было то же прошлой ночью? Больно, страшно и хочется опустить руки? Соскользнуть вниз, в тепло и безопасность, перестав держаться за острую, как клинок, жизнь?
Но он же справился! Одолел Костлявую, несмотря на то, что с ним происходило!
Если Эдвард в состоянии сделать это, неужели не смогу я? Ради Джерома, который сегодня утром обнимал меня и целовал?
Это слишком много? Я прошу невозможного?..
Собственными мыслями удается придать сознанию сил. Глубоко вздохнув, я концентрируюсь на собственном теле, отрывая внимание от головы.
Все получится. На проигрыш малыш не оставил мне шансов.
План действий формируется в голове гораздо быстрее, чем удается заставить сжавшиеся от страха ноги послушаться.
Мне нужно к Марлене. У неё наверняка есть обезболивающее или снотворное, или что-то ещё, способное мне помочь.