Успокой моё сердце
Шрифт:
– И теперь Эдвард загадывает желание, и… - улыбаюсь я, мысленно пересчитывая свечки, которые должны быть в торте. Надеюсь, я не сбилась со счета и в мягком джеме сверху бисквита их ровно пятьдесят – точно такое же количество, как и черничных ягодок, выложивших имя нашего папочки.
Каллен загадочно улыбается, недвусмысленно взглянув на меня и, прищурившись, обращает свой взгляд к торту.
– Задувай!
Свечи потухают под шквал аплодисментов, и стараниями Джерри и Элените ни один маленький огонечек не собирается своевольничать. Все они гаснут вместе – слаженно и красиво, как полагается.
– А теперь подарки! – радостно хлопает в ладоши Рене, подмигнув
– На счет три…
– Раз! – сгорая от нетерпения, шепчет Элените.
– Два! – Джером, похоже, ожидает момента истины не меньше сестры – его-то в планы преступно не посвятили…
– Три! – одновременно с Эдвардом, поглаживая его плечо, произношу я. Даю отмашкой руки разрешение зажечь настоящий свет.
– Что это? – Каллен поднимается, подходя поближе к горке из картонок.
– Это – самое новейшее, самое современное и самое полное собрание аппаратуры для фотографий, какое мы только смогли найти, - не без гордости заявляю я, обвивая его за плечи, - чтобы лучше твоих фото не было нигде на свете.
– Откуда вы?.. – его рот приоткрывается в немом восторге, пока он пытается тщетно осмыслить, как мы пришли к этой идее.
– Постойте… Джаспер!
Верный ответ, любимый.
– Они донимали меня, чего тебе хочется, - смеясь, произносит Хейл, - буквально проходу не давали!
– Что есть, то есть, - виновато пожимает плечами Элис, возвращаясь обратно к своей семье, - но что же, не нравится?
– Вы шутите? Конечно нравится!
– Значит, угадали? – радостно вопрошает Джером, заглядывая папе в глаза.
– Куда больше, чем просто «угадали», китенок!
– завороженно разглядывая надписи с характеристиками аппаратуры на коробках, восклицает Эдвард, - спасибо… СПАСИБО!
– А теперь все дружно скажем «пожалуйста»! – привлекая наше внимание и похлопав в ладоши, велит Рене.
– ПОЖАЛУЙСТА! – хор из наших голосов, сплетаясь и спеваясь, раздается в гостиной, едва ли не оглушая виновника торжества. Но он, похоже, совсем не против после такого подарка…
*
Мое маленькое солнышко спит. Спит, подложив, как в самом начале своего детства – в три месяца после рождения – ладошку под щеку и вытянув вперед, точно, как у брата, губки. Маленькие глазки – малахитовые, сияющие и днем, и ночью ярче любой звезды – спрятаны под сиреневыми веками, которые даже не подрагивают. Каштановые локоны, пахнущие клубникой после недавнего незапланированного душа, разметавшись по подушке, искрятся от заходящего за окном солнца. В этой девочке столько жизнерадостности, столько счастья… в самый непогожий день, в самой трудной ситуации её оптимизм, её жизнелюбие вытащит нас на поверхность из самой глубокой бездны. Она – истинное солнышко. Яркое-яркое.
И хоть её жизнь началась с испуга – моего, когда я увидела две полоски на тесте – сейчас все замечательнее любых мечтаний. Эдвард не испугался, что станет папой во второй раз. Он обрадовался, обрадовался так сильно… я не знаю, наверное, только в тот момент, когда Джером в белом особняке, сидя на его коленях, произнес свое первое второе «папа», счастья в драгоценных камнях, которые я так люблю, было больше. И это несмотря на то, что он до одури боялся любить кого-то из своих «мышек» меньше другого (чего, конечно, не случилось и не случится)!
А
Они оба так нянчились с ней, так умилительно качали её на руках… сколько же теплоты, сколько заботы, сколько любви внутри моих мальчиков! И я убеждена, что даже с годами никуда это все не пропадет, ведь все это – их отличительная черта. Это – то, что делает их теми, кого я знаю и за кого сделаю все, что угодно, если потребуется.
Улыбнувшись чудному зрелищу маленького спящего ангелочка, я легонько целую лобик дочки, оставляя её в безмятежном царстве Морфея. Пусть ей снятся такие же счастливые моменты, как и те, что мы все вместе пережили сегодня, празднуя день рождения нашего папочки.
Я встаю с кресла рядом с её колыбелькой, подходя к кровати Джерома. Он тоже глубоко в королевстве сновидений… он тоже улыбается…
Мое сокровище. Мое обожаемое, мое несравненное сокровище, как же я люблю, когда ты так спокоен…
Эти годы, мне кажется, в конец залечили все его кровоточащие раны. Появление сестрички рядом, появление, ознаменовавшее собой конец всего плохого, всего страшного, принесшего в наши жизни безопасность, которую ничем нельзя потревожить, пошло ему на пользу. Он сумел справиться со всеми своими кошмарами – они больше не трогают моего мальчика, они его оставили. И теперь он просто сыночек. Просто наш с Эдвардом сыночек, который завтракает по утрам своей обожаемой овсянкой, который играет во дворе с отцом в футбол и который с непередаваемой радостью приходит мне на помощь, если нужно приготовить маффины (особенно когда дело касается черничных). И он ходит в школу. С удовольствием, с увлечением ходит. Испанский, похоже, нравится ему едва ли не больше английского – у меня так бегло не получается говорить даже на итальянском. Конечно, процесс его реабилитации среди нового места и новых людей затянулся – во многом благодаря Эдварду, которого трясло только от одной мысли потерять Джерома из поля зрения – но все-таки все наладилось. Я взяла Каллена на себя и постепенно смогла его убедить, что головорезы и мстители остались в прошлом, и ничего нашему сокровищу ни на улице, ни в школе не угрожает.
За эти четыре года вообще многое поменялось даже в его облике. Малыш возмужал – он уже не тот маленький мальчик, каким я его встретила – повзрослел и в моральном плане, став ещё более участливым, ещё более заботливым ребенком. Он очень храбрый и очень сильный. Он очень любящий… у меня, у нас самый лучший сын на свете.
– Спокойной ночи, любимый, - шепчу на ушко Джерри, поцеловав и его, прежде чем отправиться в нашу спальню.
…Эдварда нахожу на пляже – глупо было бы полагать, что он ляжет в постель в такое время, да ещё при таком закате, да ещё при условии, что появилась возможность испробовать свои подарки… к тому моменту, как я подхожу, на песке уже разворачивается масштабная фотоссесия морского пейзажа. Знаю, как сильно он хочет запечатлеть навечно каждый момент нашего счастья, нашего спокойствия, а потому улыбаюсь. Подарок выбран правильно.
– Можно отвлечь вас, маэстро?
– Замри!
– тут же обернувшись на мой голос, велит Эдвард. Наводит объектив…
– Ну хватит, хватит!
– восклицаю, прячась от ярких вспышек, следующих чередой друг за другом, - я не фотогенична…
– Ты? Не говори ерунды!
– Я пришла к своему мужу, а не к фотокамере… уделишь мне минутку?
С видом глубочайшего сожаления (надеется, что подействует) опуская фотоаппарат, Эдвард вздыхает.
– Я хотела бы вручить тебе ещё один подарок в честь дня рождения…