Уставшее время
Шрифт:
— Да, помню. Но помочь ничем не могу. Вчера машина все забрала. Не повезло вам — у нас отгрузка два раза в месяц…
— Черт! А куда вы отправляете макулатуру? Может, успею догнать?
— На комбинат, в Алешино. Только вряд ли это вам поможет, — она с сомнением покачала головой. — Там тонны бумаги.
Митя в умопомрачении побежал на вокзал.
Но по дороге почувствовал, что выдыхается, охладевает и трезвеет, хотя не пил ни капли. Когда процесс охлаждения достиг критического уровня, Митя упал на первую попавшуюся скамейку и опять расхохотался, напугав шедшую мимо старушку.
Архив будет превращен в мокрую, серую бумажную массу. До папки с историческими изысканиями Старого Перца уже никто не доберется. Перестав смеяться, Митя рассудил, что это, быть может, к лучшему.
Беззаботно насвистывая, Митя пошел по улице. Почему-то он был уверен, что на этом все неприятности закончатся. Вывод был поспешным. На затормозившую у обочины машину он не обратил внимания. Но его вынудили сделать это под нажимом грубой физической силы. Ему выкручивали руки и толкали к машине. Митя оказался зажат между двумя дюжими парнями на заднем сиденье, рядом с шофером сидел еще один. К его удивлению, там не было ни Андрюхи, ни Витеньки, и он понял, что попал в руки более серьезных людей. Чем это грозило, он не мог представить, поэтому сидел тихо.
После пяти минут гробового молчания заговорил тот, что сидел справа.
— Ну и как ты собираешься дальше жить?
Видимо, вопрос был обращен все-таки к Мите, потому что, как он предполагал, собственные проблемы выбора жизненного пути похитители должны были решить давным-давно раз и навсегда.
— Да я бы и сам не против уяснить это для себя, — вздохнул Митя.
— Понима-ает, — протянул тот, что был спереди, не оборачиваясь.
— И чей сыр слопал, надеюсь, ты тоже понимаешь, — сказал первый. — Объяснять не надо?
— Не надо, — грустно ответил Митя. — Лишние объяснения — лишние слезы.
— Грамотный! — похвалил второй.
— Так какие выводы у тебя в мозгах созревают по этому поводу? — спросил первый, все так же глядя куда-то в сторону.
— По поводу чего, уточните, пожалуйста, — попросил Митя на всякий случай.
— Ну ты артист, — усмехнулся его сосед слева.
— По поводу волшебно исчезнувшего архива Перца. Знакомо имя?
— К сожалению, да, — ответил Митя. — Но вы, господа, опоздали. Архива больше не существует. Я и сам только полчаса назад об этом узнал. Так что прощения просим.
— А ты наглей, да меру знай, — повернулся к нему передний. — Мы с тобой не в игрушки играем, если ты еще не уяснил. И не рассчитывай на милости природы, ты свое сполна получишь…
— Что с архивом? — перебил его первый.
— Сдан в макулатуру, — твердо сказал Митя. — По ошибке. И не мной. Я не знал об этом.
Реакции, которую ожидал Митя, не последовало. Все трое (не считая водителя) оставались невозмутимы — то ли не осмыслили его слов, то ли не поверили. Скорей всего, второе.
— Ладно. Учтем макулатуру, — непонятно сказал первый. — Ты такой смелый от глупости или на крышу свою рассчитываешь?
«Понятно, —
— На крышу рассчитываю, — сознался Митя.
— Нет, ты все-таки глуп, — вздохнул первый. — Не знаю даже, хорошо это или плохо. Пяти тысяч тебе хватит?
Прихлопнув отвисшую было челюсть, Митя спросил:
— Пяти тысяч чего?
— Вечнозеленых, — лениво ответил передний. — Он не только глуп, он еще и фишку не рубит. Тебе чего, деревянные, что ли, нужны? Патриот х…
— Ребят, я ж вам объясняю, нет у меня архива, улетел он на бумажную фабрику. Там из него приличную бумагу гнать будут.
— Пять кусков для тебя, значит, неприличная бумага, — задумчиво произнес первый. — Пятнадцать приличнее будет?
Кажется, у них слишком сильно развито метафорическое мышление, подумал Митя. Кто бы объяснил, что на их языке означают «макулатура» и «бумажная фабрика»? Разговор принимал какое-то безнадежное направление и избавления Митя уже не чаял. Оставалось только одно — вежливо поддерживать беседу, стараясь не гневить этих троих, набивая себе цену.
— Да я бы вам сам с радостью пятнадцать отдал, только бы не слышать больше об этом вонючем архиве.
— Зарываешься, — укоризненно посмотрел на него передний и покачал головой.
— Такая уж у меня трудная судьба, — ответил Митя. — Меня таким мама родила.
— А мама не говорила тебе, что у всякого козла есть своя цена? — спросил сосед слева.
— Увы, эту тайну моя мама унесла с собой в могилу, едва я родился.
— Так сколько наш сиротка стоит? — лениво поинтересовался первый. Очевидно, он был здесь главным и только он мог ограничивать или подстегивать Митины аппетиты.
— Сиротка не может продать то, чего у него нет, — ответил Митя.
— Нет — так достанешь, — уверенно сказал главный. — Все расходы оплачиваются, если ты еще не въехал. О том и базар. Нам не весь архив нужен, а только одна маленькая папочка. Твою крышу она не заинтересует, там разное ученое барахло, ему красная цена — полтинник отечественный. Даю тебе за этот полтинник двадцать пять кусков — это последняя цена. На экстренные расходы добавим под честное слово.
— Господа, вы меня не поняли. Я же вам русским языком объясняю — и архив, и папочка находятся вне пределов любой досягаемости. В конце концов, я не Воланд, чтобы из воздуха рукописи доставать.
— А он не только тупой, — брезгливо сказал передний, — но и жадный. — Он вдруг достал пистолет и быстро приставил его к Митиному лбу. — А жадных я не люблю. Я люблю их отстреливать. Гоша, — он повернулся к водителю, — гони куда-нибудь за город, лучше в Бор. Зачем поганить любимый город падалью, я правильно говорю? — спросил он Митю.
Тот молчал, стиснув зубы и не зная, что еще сделать или сказать.
— Эй, ты никак уже обо…ся? — Идиот с пистолетом шумно принюхался, театрально морщась и двигая головой по сторонам. — Не слышу ответа. — Он с силой ударил Митю по лбу стволом пистолета.