Уставшее время
Шрифт:
Два великолепных образчика этой мутации предстали перед Митей во всей красе. Намерения их не вызывали никаких сомнений, Митя только затруднялся определить, к кому именно будут применены карательные санкции.
Долго гадать не пришлось. Один из орангутангов, закончив осмотр палаты, указал на него пальцем:
— Вот этот. С обмотанным черепом.
Они дружно двинулись в сторону Мити, и он понял, что больше притворяться спящей красавицей не имеет смысла — все равно разбудят. Скинув с себя простыню, он сел на кровати и спросил незваных гостей:
— Чем обязан, господа?
— Ты нам по гроб жизни будешь обязан,
— Я надеюсь, вы, господа, отдаете себе отчет, что находитесь в казенном учреждении и ваши действия…
— Гляди, — заржал один из них, — он уже в штаны наклал. А мы еще даже не приступили к нашим действиям.
— Заткни пасть, — приказал ему второй, видимо, старшой. — А тебе, задохлик, наоборот, пасть придется раскрыть. И если мы останемся довольны твоим чириканьем, будешь считать, что заново родился. А не захочешь быть пай-мальчиком, я из тебя кишки вытяну и на ножки твоей постели намотаю. Уловил? — голос его был угрожающе-ласков.
— Уловил, — ответил Митя.
— Ну, если уловил, выкладывай — куда дел архив.
— Какой архив? — не понял Митя.
— Обыкновенный. Бумажный. Или тебе нужно память вправлять?
— Ребят, ей-богу не понимаю, о чем речь. Я не занимаюсь архивами, я же не архивариус, я художник.
Меня с кем-то спутали, это очевидно, лихорадочно думал Митя. Объясняй теперь, что я не верблюд. А лишние слова на них действуют как красная тряпка на быка. Сейчас в ход пойдут чугунные кулаки.
— Художником щас буду я, — заговорил младший по званию. — Я тебя, засранца, щас так распишу под хохлому… Андрюх, дай его мне. Он у меня живо заговорит.
— Уймись. Не видишь, у мальчика головка бо-бо, он не понимает, куда вляпался. Сейчас он хорошенько обдумает свои шансы и все нам расскажет, да, хороший мой?
Ласковый тон действовал на нервы гораздо сильнее, чем грубые угрозы. И наверное, Митя все бы ему выложил, если б было, что выкладывать. Но он не имел представления, чего от него добиваются.
— Ну так где ты держишь архив Старого Перца?
Митя вздрогнул и невольно выпучил на бандита глаза. Жуткое дело! С чего им вдруг взбрело в их тупые головы, что этот распроклятый архив, о котором он узнал при очень странных обстоятельствах и совершенно случайно, находится у него?
— А почему вы думаете, что он у меня? — осторожно спросил Митя.
— А ты маньку-то не строй из себя, — снова встрял второй громила. — Джигит не сдох, пока все нам не выложил. А скоро и ты за ним вдогонку полетишь, дерьмо сушеное.
Еще и Джигита приплели. Митя приготовился играть ва-банк:
— Ребята, у меня после ранения голова плохо работает. Вы у меня дома не поищите? Может, он там лежит, я просто сейчас не могу вспомнить.
— Голову мы тебе починим, — пообещал громила, сунув Мите под нос волосатый и татуированный кулак. — А за идиотов нас не надо держать — дома у тебя его нет, мы уже поискали без твоего разрешения.
Митя обреченно закрыл глаза и попытался представить себе, что спит и эти две человекообразины с их безмозглыми угрозами ему только снятся. Но громилы категорически не желали становиться сновидением и готовились перейти к активным действиям.
— Ну, я вижу, вежливого обращения клиент не ценит. А жаль. Придется для начала сильно попортить его витрину. Приступай, Витенька.
Старшой отошел в сторону, уступая арену
— Эй, господа-товарищи, — услышал Митя голос Николая, — здесь вам не бойня. Чего в самом деле привязались к парню. У него же это… как ее… ретроградная амнезия. Не помнит он ни хрена. Имейте совесть в конце концов!
Только сейчас Митя заметил, что никто в палате уже не спит. С беспокойным любопытством на лицах соседи наблюдали за увлекательным развитием его отношений с бандитами. Даже Антон плюнул на свою нирвану и вытягивал шею, чтобы лучше видеть происходящее.
— Становись в очередь, чудак, — ответил Витенька Николаю и, примериваясь, занес над Митей кулак.
Но едва Митя приготовился нырнуть мимо громилы под соседнюю кровать, как раздался мелодичный звонок. Отбойный молоток Витеньки остался висеть в воздухе, сам Витенька оглянулся на старшого — старшой снимал с пояса телефон. Он долго и молча слушал надрывный голос звонившего. Слов Митя разобрать не мог, но по истеричным интонациям догадался, что дела у того, кто звонил, идут совсем не по плану, а как раз наоборот. Когда телефонная исповедь закончилась, старшой выстроил замысловатое ругательство, повесил трубку на ремень и сказал Витеньке:
— Шмаль на Луже. Наши буксуют. Кисляй велел всем туда копытить.
— А этот? — спросил Витенька голосом капризного дитяти, у которого отбирают лакомство.
— Никуда не денется. Давай без базара, там наших гасят. А ты, партизан, — обратился старшой к Мите, — используй досуг для освежения памяти. Мы еще вернемся.
Они затопали к выходу, и Митя вздохнул облегченно. Когда они сюда вернутся, его здесь уже не будет. Конечно, они его найдут и в любом другом месте, но больница была наименее безопасным из всех возможных. Митя чувствовал себя здесь голым и беззащитным пред этими двумя мясниками. Больничная пижама, тапочки и постельный режим не придавали уверенности.
— Чего будешь делать? — поинтересовался Николай.
— Драпать.
— А чего они вообще от тебя хотели? — спросил Арнольд. — И с каких это пор вышибалы интересуются архивным делопроизводством?
— С тех пор, как окочурился Старый Перец.
— А кто он такой?
— Почем я знаю!
— А что за архив? Он правда у тебя?
— Какого дьявола! — взорвался Митя. — Знать не знаю никаких архивов, мало мне этих уродов, так еще вы допрос устраиваете!
— Ну и правильно, — сказал Николай. — Если ввязался в темное дело, стой до последнего. Не сдавайся, Митька, слышь? Этим отморозкам только дай палец — не то что с рукой оторвут, всего целиком сожрут, не подавятся. И нам ничего не говори — мало ли что.
— Все, я пошел, — не выдержал Митя. — Не поминайте лихом, мужики.
Он вышел за дверь и двинулся к лестнице — палата находилась на третьем этаже. За окнами только рассвело, поэтому на свой дикий внешний вид он решил не обращать внимания — как-нибудь доберется в тапочках до дома по пустынным улицам. Митя свернул на лестничный отсек и хотел уже спускаться, как вдруг снизу раздались голоса. Это были они — и поднимались наверх! Митя помчался обратно, влетел в палату и двинулся к окну. Других лестниц в клинике не было, а около окна проходила водосточная труба. Он снял тапочки и сбросил их на землю. Потом взобрался на подоконник и попрощался с немного ошарашенными соседями: «Если сорвусь — прошу считать меня геройски погибшим».