Уставы небес, 16 глав о науке и вере

Кацнельсон Михаил Иосифович

Особое значение в иудаизме приписывается именам Бога (четырехбуквенное Имя - тетраграмматон - настолько свято, что его нельзя произносить), а в христианстве - имени Иисуса Христа (на его повторении основана практика иисусовой молитвы).

Ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись (Деяния 4:12).

В ведической традиции имена даются древними певцами-риши, которые тем самым делают тайное проявленным, хотя священная Речь остается доступной лишь для избранных.

О Брихаспати, первое начало Речи [возникло], Когда они [риши] пришли в действие, давая имена [вещам]. Что было в них лучшего, незапятнанного, Это

тайно сокрытое в них проявилось с помощью любви. Когда мудрые мыслью создали Речь, Очищая [ее], как муку через сито, Тогда друзья познают содружества: Их приносящий счастье знак нанесен на Речь. Кто-то, глядя, не увидел Речь, Кто-то, слушая, не слышит ее. А кому-то она отдала [свое] тело, Как страстная нарядная жена - мужу. (Ригведа, 10.71)

Параллели можно найти в западном скандинавском эпосе - Старшей Эдде. В следующем отрывке из "Прорицания Вельвы" говорится о творении.

Тогда сели боги на троны могущества и совещаться стали священные, ночь назвали и отпрыскам ночи вечеру, утру и дня середине прозвище дали, чтоб время исчислить.

Категория имени и формы (нама-рупа) является одним из элементов процесса познания мира (становления) в буддизме. Несмотря на развитые в махаяне религиозные молитвенные практики - обращения к буддам и боддхисаттвам, здесь отношение к имени в конечном счете более прагматично.

Когда ко мне приходят живые существа, я [моим] глазом Будды вижу, остры или тупы их корни веры и другие [корни], и сообразно [с тем, насколько живые существа близки] к месту переправы [на тот берег], в разных местах [называю себя] неодинаковыми именами... (Лотосовая сутра 16)

Мысль о важности имени можно встретить и в современной философской литературе.

Число никогда не поднимается до уровня слова. Слово никогда не возвышается до имени (О. Розеншток-Хюсси, Бог заставляет нас говорить, с. 18).

Соотношение слова и числа (в частности, различие их функций) в иудео-христианской традиции и, в более широком смысле, в западной культуре прекрасно выражено в известном стихотворении Н.Гумилева "Слово":

В оный день, когда над миром новым Бог склонял свое лицо, тогда Солнце останавливали словом, Словом разрушали города. И орел не взмахивал крылами, Звезды жались ужасом к луне, Если, точно розовое пламя, Слово проплывало в вышине. А для низкой жизни были числа, Как домашний, подъяремный скот, Потому что все оттенки смысла Умное число передает. Патриарх седой, себе под руку Покоривший и добро и зло, Не решаясь обратиться к звуку, Тростью на песке чертил число. Но забыли мы, что осиянно Только слово средь земных тревог, И в Евангелии от Иоанна Сказано, что слово - это Бог. Мы ему поставили пределом Скудные пределы естества, И, как пчелы в улье опустелом, Дурно пахнут мертвые слова.

Об ограниченности числовых и геометрических представлений говорит Г. Гейне.

Поскольку идеи проявляются в нашем духе и природе,они могут быть очень хорошо выраженными числами; но все же число остается всегда знаком идеи, а никак не самой идеей. Мастер еще

сознает это различие, ученик же забывает о нем и передает своим ученикам лишь числовую иероглифику, голые шифры, живое значение которых никому уже не известно... То же относится и к прочим элементам математической формы. Духовное в своем вечном развитии не терпит никакого фиксирования; как и в числе, оно столь же мало может быть фиксировано в линии, треугольнике или круге (К истории религии и философии в Германии).

Преимущества обыденного "естественного" языка, как и символа в высоком смысле слова, обусловлены его многозначностью.

– Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше, - сказал Шалтай высокомерно (Л. Кэрролл, Алиса в Зазеркалье).

Связанные с этим обстоятельством недостатки строгого логико-математического языка отмечает и ученый-естествоиспытатель:

Первичным языком, который вырабатывают в процессе научного уяснения фактов, является в теоретической физике обычно язык математики, а именно математическая схема, позволяющая физикам предсказывать результаты будущих экспериментов... Но и для физика возможность описания на обычном языке является критерием того, какая степень понимания достигнута в соответствующей области... Логический анализ приносит с собой опасность слишком большого упрощения. В логике внимание направлено на специальные языковые структуры, на однозначное связывание посылок и заключений, на простые схемы рассуждений. Всеми другими структурами в логике пренебрегают. Эти структуры могут получаться, например, благодаря ассоциациям между определенными промежуточными значениями слов... Тот факт, что любое слово может вызвать в нашем мышлении многие, только наполовину осознаваемые движения, может быть использован для того, чтобы выразить с помощью языка определенные стороны действительности более отчетливо, чем это было бы возможно с помощью логической схемы (В. Гейзенберг, Физика и философия. Часть и целое, с.104-106).

Вообще, математическое мышление отличается заметной спецификой, которая может оказывать существенное влияние на личность.

Бойяи... вызвал на дуэль 13 (?!) молодых людей, состоящих на государственной службе, и в промежутках между поединками развлекался игрою на скрипке, составлявшей единственную движимость в его доме. Когда ему назначили пенсию, он велел напечатать белыми буквами на черном фоне пригласительные билеты на свои похороны и сделал сам для себя гроб. Через семь лет он снова напечатал второе приглашение на свои похороны, считая, вероятно, первое уже недействительным, и в духовном завещании обязал наследников посадить на могиле яблоню, в память Евы, Париса и Ньютона. И такие штуки проделывал великий математик, исправивший геометрию Эвклида! (Ц. Ломброзо, Гениальность и помешательство)

В то же время, математика как язык обладает своими уникальными особенностями и преимуществами, дисциплинируя ум:

Начала математического познания отчетливы, но в обыденной жизни неупотребительны, поэтому с непривычки в них трудно вникнуть; зато всякому, кто вникнет, они совершенно очевидны, и только совсем дурной ум не способен построить правильного рассуждения на основе столь самоочевидных начал (Б. Паскаль, Мысли, с. 281).

Но даже эта "очевидность" таит в себе опасности, связанные с сужением кругозора.

Всякий, изучающий математику, приходит в такой восторг от точности охватываемых ею наук и ясности их доказательств, что о философах [в широком смысле] у него начинает складываться благоприятное мнение... Это очень большое несчастье... Мало существует людей, занимающихся математикой и не становящихся при этом вероотступниками и не скидывающих с голов своих уз благочестия (Газали, Избавляющий от заблуждения).

С этой точки зрения можно расценивать сомнительные изыскания таких прекрасных математиков, как И. Шафаревич и А. Фоменко, в области политологии и истории соответственно. Неизбежными упрощениями страдают и в принципе интересные исследования религиозной символики Б. Раушенбахом (например, непротиворечивая "векторная модель св.Троицы"); в этой связи еще раз вспомним слова Гр. Паламы о том, что от науки запрещается ожидать точных познаний о божественном (см. конец гл.5).