Устремлённая в небо
Шрифт:
– Мы могли бы воевать в стелс-режиме… – сказала я.
– И это все равно будет нарушением приказа залечь на дно. Прости, Спенса. Я не должен воевать. Мы можем полетать снова – мне это, пожалуй, нравится, – но драться мы не сможем.
– Не сможем, – добавила Мегаслизня.
Я отключила вспомогательные системы корабля и откинулась на спинку кресла. На душе было тошно. Я получила доступ к чему-то потрясающему, могущественному и удивительному, но могла ли я это использовать? В моих руках было оружие, которое не
Ответа на этот вопрос я не знала. Но обнаружила, что больше всего меня беспокоит тот факт, что мой корабль… типа… трус.
Вздохнув, я стала готовиться ко сну. Моя досада на М-Бота угасла – слишком уж велика была радость от того, что мне действительно удалось поднять его в воздух.
Когда я наконец разложила кресло, улеглась и завернулась в одеяло, а Мегаслизня переместилась на откидную полку в кабине, М-Бот заговорил снова.
– Спенса! – тихо позвал он. – Ты ведь не против, да? Держаться в стороне от боя. Я должен выполнять полученные приказы.
– Нет, не должен.
– Слушай, я ведь компьютер. Я, собственно, только это и делаю. Я, в буквальном смысле слова, даже до нуля сосчитать не могу без приказа.
– Мне как-то трудно в это поверить, – возразила я. – Учитывая все то, что ты мне говорил.
– Это индивидуальность, запрограммированная для взаимодействия с людьми.
– Отговорки. – Я зевнула и погасила свет. – Может, у тебя и машинный разум, но ты все равно личность.
– Но…
– Я тебя слышу, – зевая, сказала я. – Слышу твою душу. Как звезды.
Где-то в далеком уголке моего сознания звучал приглушенный гул, и я поняла это только теперь. Но он там был.
Что бы там М-Бот себе ни думал, он был куда более живым, чем осмеливался поверить. Я просто это чувствовала.
Когда я уже почти задремала, он опять заговорил, на этот раз еще тише.
– Приказы – это единственное, что я знаю наверняка, Спенса. Мой прежний пилот, моя цель. То, кем я был.
– Тогда стань кем-то другим.
– Ты хоть представляешь, как это трудно?
Я подумала о собственной трусости. Об ощущении потери и о своей несостоятельности – теперь, когда я действительно должна была делать то, чем всегда похвалялась.
– Не глупи, – сказала я, плотнее заворачиваясь в одеяло. – Мне-то с чего хотеть стать кем-то другим?
М-Бот не ответил, и постепенно я уснула.
31
Мой полет на М-Боте, хоть он и был коротким, да и летели мы в основном по прямой, в следующие две недели тренировок на тренажерах так и оставался самым ярким событием.
Я выполняла маневр – в паре с Битой преследовала крелльский корабль по извилистым узким проходам между падающими обломками. Но мои мысли начали куда-то уплывать. Крелльский корабль удрал.
– Эй! – воскликнула Киммалин, когда
Я слушала их болтовню вполуха – все еще думала о своем.
– Зато я разбилась, – призналась ФМ. – Врезалась в обломок и превратилась в огненный шар.
– Ты не виновата! – сказала Киммалин. – Как всегда говорила Святая: истинная неудача в том, чтобы выбрать неудачу.
– Кроме того, – добавил Артуро, – ты по-прежнему разбиваешься в несколько раз реже, чем все мы, вместе взятые.
– Долго я этот рекорд не удержу, если буду продолжать в том же духе, – сказала ФМ.
– Ты просто попыталась сегодняшней аварией ниспровергнуть основы, потому что от тебя этого никто не ждал, – объяснила Бита. – Ты взбунтовалась против себя.
ФМ негромко хихикнула.
– А теперь вы все можете сделать то, чего никто от вас не ожидает, – сказал по общей связи Йорген, – и наконец-то построиться! Амфи, тебя это тоже касается.
– Ладно-ладно, – откликнулся Артуро, продолжая висеть на месте. – Хотя я думаю, технически Йорген разбивался меньше, чем ты, ФМ. Он летал вполовину реже. Трудно расшибиться, когда только болтаешься рядом, ругаешься и отдаешь приказы.
Йорген не стал оправдываться, хоть мне и показалось, что я услышала его короткий, резкий вдох. Я скривилась. Да, правда, Йорген чаще был склонен держаться позади и смотреть, как мы выполняем упражнения, и поправлять нас, чем летать самому. Но, возможно, остальные вели бы себя иначе, если бы знали, как он потом сидит и тренируется допоздна в одиночестве.
Мне вдруг стало стыдно. Позывной Йоргена и отношение к нему остальных из нашего звена были отчасти на моей совести. Он этого не заслужил. Ну, то есть он, конечно, бывал невыносим, но старался изо всех сил.
Когда Кобб послал нас в очередной раунд воздушного боя, у меня в памяти всплыли слова Тора:
«А как насчет меня? Я – трус, Спенса?»
Я была уверена, что он не трус. Но все свое детство я придерживалась простого правила, подкрепленного Бабулиными историями. Хорошие люди – храбрые. Плохие люди – трусливые. Я знала, что мой отец был хорошим человеком, и потому для меня было очевидно, что он не мог обратиться в бегство. Все. Точка. Конец истории.
Но теперь придерживаться этого резкого деления на черное и белое становилось все труднее. Я пообещала Бите, что не стану трусом. Но разве какой-нибудь трус заранее собирается бежать? У меня никогда не появлялось тяги драпануть из боя, но я все еще изумлялась тому, какие чувства на самом деле испытывает пилот. Тому, как больно оказалось потерять Бима и Утро и какое отчаяние порой захлестывало меня.
А вдруг нечто подобное на краткий миг заставило моего отца отступить? И если он действительно отступил, могла ли я обещать, что однажды не сделаю то же самое?