Утерянный рай
Шрифт:
– Да, это сильный ход, если учесть, что Кунаев бездетный, – соглашается ректор.
Ректору возражает мэр:
– Это все буря в стакане воды. Еще свое слово Москва скажет. Читали заметку в «Правде» про первого секретаря кзыл-ординского обкома партии Адельбекова? В «Правде» просто так ничего не печатают…
– Что это за кадровая политика такая, – говорит дядя Марат, – когда все зависит от того, кто кому родственник, брат, сват? Молодым, талантливым дороги нет…
– Ах, Абеке, не возмущайтесь,
В первую секунду юноша опешивает. Ах, если бы еще вчера Амантаю сказали, что его будут кормить бешбармаком с руки, он бы возмутился и обиделся. Но сейчас многое переменилось в нем. Ему, конечно, противно. Он колеблется с секунду. Что это? Еще одно унижение? Или это отличие? Он ищет поддержки у дяди. Смотрит на него. Дядя кивает. Тогда он мужественно открывает рот и берет с костлявой, с грязными ногтями руки мясо. А потом и проглатывает его под строгим взглядом старших.
– Ай, молодец, джигит, наш джигит! – чмокает тонкими губами акын. – Знает обычаи.
– Да, хороший джигит! – говорит Джолдасбеков, обтирая жирные пальцы о поданное ему полотенце. – У джигита три достоинства. Род отца, род со стороны жены и род со стороны матери. Но как говорит наша пословица: «Шейная часть – не самое лучшее мясо. Племянник со стороны сестры – не самый лучший родственник!»
– Если в шейной части много жира, почему это не лучшее мясо? – парирует его слова мэр.
– Ладно, Ураз-ага! – примирительно говорит дядя. – Давайте выпьем за наших родителей. Кем бы они ни были. Они нам дали все!
Стукнулись стаканы и рюмки. Все выпили.
– Эх, классный арак!
Амантай сидит ни живой ни мертвый. Все перепуталось в его голове… Весь привычный, ясный и понятный строй жизни пошатнулся и стал стремительно рушиться. «Где ж она, та правда, которой учили нас в школе?»
Старый акын берет в руки домбру и затягивает песню об Утеген-Батыре и жестоком белом царе.
Ближе к вечеру дядя Марат вышел прогуляться по джайляу. Вместе с ним, переваливаясь, вывалился из юрты и ректор.
Чистое небо затягивалось облаками. Солнце уже зацепилось за ближнюю гору. Повеяло холодком.
– Ага Ураз! – голос дяди был нежен и даже слегка почтителен. – Видели моего племянника?
– Да! Хороший джигит!
– Ах, вам понравился мой племянник? Тогда я в ваши руки его отдаю! Чтобы вы учили его уму-разуму.
– Ну, если в мои руки отдаешь, то конечно!
Оба понимали, о чем идет речь. Дядя Марат, тонко используя народные обороты, говорил об устройстве Амантая в университет.
– Есть
– Я постараюсь, чтобы в комиссию хорошие люди попали, – произнес дядя Марат. – А с мальчиком проблем нет. Он из северной области. Из Усть-Каменогорской.
– Это хорошо! Это хорошо, раз отдаете его в мои руки. Надо подумать, как с ним быть…
III
Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее – стрелы огненные.
«Здравствуй!
Извини, что задержала с ответом. Просто сдавала экзамен по математике. Тетрадь с лекциями потеряла и четыре дня жила у одной девчонки. Готовилась.
Не знаю, с чего начать. Как ты сам чувствуешь, я в письмах немногословная. Не могу просто чувства свои выражать на бумаге.
Мое чувство к тебе теперь не знаю какое. И на вопрос, люблю ли я, отвечу: не знаю. Ну, вот просто честное слово, не знаю. Не знаю, как ты к этому отнесешься, но, когда человек (а особенно парень) говорит часто, что он любит, это слово уже не имеет такого большого значения. Лучше бы ты меня меньше любил. Ты не обижайся и не думай, что все они такие. Я просто очень неопытная, и мне рано говорить “люблю”, я не знаю, может, люблю, а может, и нет.
Уж как я хотела ревновать тебя к Люде Крыловой, а не получалось. Почему?
Мне дороги наши встречи, хотя их и было мало. И прости, я не понимаю, что ты хочешь сказать тем, что “все это приснилось”. Если то, что было, забыть – никогда!
Ты, конечно, думаешь, как всегда, я “хитрая”. Я самая обыкновенная. Но как тебя увижу, становлюсь такой. Почему – не знаю.
Ты и любишь как-то необыкновенно. И сам ты какой-то необыкновенный. Я, наверное, слишком легкомысленная.
А может, тебе тоже все приснилось?
Не могу писать.
Галка».
Саша дочитал письмо. Постоял. У него было такое ощущение, будто его ни с того ни с сего ударили по голове. Прошел месяц, как они расстались. И вот на тебе. Как ушат холодной воды выливает она на него. Почему? За что? Ведь любовь так переполняла его, что он не мог не писать о ней. Конечно, его письма горячие, сумбурные. Все, как в огне. Но он был искренен! А оказывается, надо врать?
Мир сузился до этого листочка бумаги. Ни о чем уже не думается. Душа еще сопротивляется. Она не хочет принимать смертельный удар.