Утес чайки
Шрифт:
Она прожила у него восемь дней. Курила «травку», что не вызвало никаких особенно острых ощущений, ночами обнималась с кошками и, как могла, лечила руку, походившую местами на кусок красного сырого мяса.
– Как бы не пошла инфекция, – волновался Кот.
Ему удалось раздобыть гель для лечения ожогов. Мэнди подозревала, что он слабоват для ее случая, но была рада и этому. Боль чуть отпустила, а с ней и страх. Мэнди каждый день меняла повязки, чтобы рана оставалась чистой. Беспокоил нехороший, гнилостный запах.
– Тебе нужно к врачу, – сказал Кот.
– Мне четырнадцать, – ответила
– И что? Твоя мать заслужила наказание.
– А я? Что ждет меня, ты не подумал? В конце концов департамент по делам молодежи объявит, что они не могут оставить меня в этой семье. И я окажусь в каком-нибудь сраном приюте или у приемных родителей.
Мэнди очень нравилось с Котом, хотя она и плохо представляла себе, куда может завести такая жизнь. Днями напролет они валялись на матрасах в подвале. Иногда ходили к морю, но расслабиться на прогулке у Мэнди не получалось. Уж очень она боялась попасться на глаза кому не надо. Она не знала, ищут ли ее и как далеко зашли поиски. Встретить на берегу родителей или Линн маловероятно, они туда не ходят. Другое дело – Кэрол, учителя или одноклассники. Здесь риск велик. Только в подвале Мэнди чувствовала себя в безопасности, хотя по временам бывало тоскливо.
На восьмой день Кот объявил, что одна из его подруг хочет приехать на недельку, две или три, и было бы лучше, если б Мэнди на это время подыскала себе другое убежище.
– Кажется, она ревнует, – добавил он, ухмыляясь.
– У тебя с ней что-то есть? – встревожилась Мэнди.
Кот – совершенно не ее тип мужчины, при этом ей почему-то не нравилось, что рядом с ним будет другая женщина.
Оказалось, у Кота с ней давние отношения. Просто женщина странствует по миру и, как только оказывается в Скарборо, первым делом объявляется у него. Он не мог сказать, как долго она пробудет, – две недели, четыре… Может, больше. Так уж получилось, что ее приезд совпал с резкой переменой погоды и внезапным наступлением осени.
Кот дал Мэнди гель от ожогов, пять рулонов бинта и сотню фунтов. Она оценила его великодушие – денег у Кота было не так много.
Так Мэнди снова оказалась на улице. Ей хотелось плакать. Она знала, что самым правильным в этой ситуации было бы вернуться домой. Мэнди достаточно напугала родителей, и ей требовалась медицинская помощь. Но почему-то такой ход событий представлялся ей равносильным поражению. Признанием того, что она проиграла.
Следующую неделю Мэнди провела в сарае на окраине города. Он стоял в самом конце большого сада, позади дома, владельцы которого, по-видимому, были в отъезде. Во всяком случае, ставни были закрыты, и дом не подавал признаков жизни.
Сарай же оказался не заперт. Там хранились садовые инструменты и несколько сложенных шезлонгов, на которых можно хорошо выспаться. Было холодно, но в сарае обнаружились и одеяла. Даже спиртовка. Мэнди купила спирта, спички и еды в консервных банках, которую можно было разогреть. Рука болела. Мэнди продолжала ее лечить, хотя и знала, что долго не продержится.
Однажды вечером в дом приехали люди. Мэнди дремала в шезлонге, свернувшись калачиком, когда услышала, как подъехала машина. Потом
Кто бы они ни были, они вернулись.
Мэнди не ждала, что хозяева той же ночью побегут осматривать сарай, поэтому осталась, где была. Только разогревать еду не рискнула – спиртовка могла ее выдать. Содержимое очередной банки съела холодным. Тогда ей казалось, она достигла самого дна, ниже некуда.
Но в холодное утро понедельника, когда туман снова выполз из моря и окутал дома и улицы, Мэнди поняла, что вчерашний вечер был не последней точкой падения. Теперь она лишилась крыши над головой и не могла исключить, что опустится еще ниже.
Спиртовку и спички Мэнди забрала с собой. Накинула на плечи шерстяное одеяло. Рука болела. У нее оставались две банки равиоли и шестьдесят фунтов.
Она брела по обочине дороги, сама не зная куда. Трасса была не особенно оживленной, но Мэнди непременно забрал бы первый попавшийся полицейский патруль. Несовершеннолетняя, явно школьница, и выглядит как бродяга – со спутанными волосами, рюкзаком и одеялом на плечах. Нужно срочно где-то остановиться, осесть. Она привлекает слишком много внимания.
«Может, это к лучшему, – шептал внутренний голос. – Тебе нужна помощь, ты не выживешь одна».
Сдаться? Но это совсем не в духе Мэнди.
Однажды на соревнованиях Мэнди бежала до полного изнеможения. Чувствовала, как закипает кровь, понимала умом, что нужно остановиться, но не могла. Это не срабатывало. В конце концов у нее потемнело в глазах, и Мэнди потеряла сознание. Очнувшись, увидела над собой обеспокоенное лицо учительницы физкультуры.
– Почему ты не остановилась? – спросила та. – Ты шаталась из стороны в сторону, я кричала тебе, но ты продолжала бежать.
– Я не могла, – ответила Мэнди.
То же и сейчас. Она не могла. Мэнди крепилась почти две недели, и все это пойдет насмарку, если она вернется домой. Усмехающееся лицо матери… Пэтси сумеет насладится триумфом. Тут, конечно, объявится Кэрол и станет спрашивать, не желает ли Мэнди в другую семью. Нет, не желает. В доме Аллардов ужасно, но там по крайней мере не ходят по струнке. Мэнди может исчезать и возвращаться, когда ей заблагорассудится, и никого не волнует, чем она занимается. В приемной семье все будет по-другому – согласно представлениям Мэнди, по крайней мере. Прием пищи строго в определенное время, свои часы для сна, танцев… Одна лишь мысль о дисциплине заставила Мэнди содрогнуться.
Разумеется, бесконечные скитания не выправят ситуации. Вмешательство полиции с каждым днем все более вероятно. Рано или поздно все как-то разрешится. Можно объяснить Кэрол, что именно страх перед ее ведомством мешал Мэнди вернуться домой. Может, тогда она оставит ее в покое…
Погруженная в размышления, Мэнди не заметила, как сзади приблизилась машина. Позже она объясняла это тем, что туман заглушил шум двигателя, но в тот момент подпрыгнула от неожиданности, когда рядом затормозил темно-синий автомобиль. Стекло опущено. Мэнди посмотрела в лицо мужчины лет тридцати. Темно-русые волосы – симпатичный. Определенно не похож на человека, способного причинить боль.