Утешить Пейтера
Шрифт:
— Вот именно! — злобно передразнила его Анна. — Э-э! Милая!
— Эмилая! — повторил за ней Пейтер; он явно решил, что это ах как смешно.
Он и раньше мог вдруг рассмеяться из-за пустяка, мог и всплакнуть, но сейчас, когда речь зашла об Эмилой, он громко хохотал, и за толстыми стеклами очков как будто снова мелькали озорные искорки, которых не было видно с той поры, как исчезла его мама.
— И когда же она приедет, твоя Эмилая? — спросила все же Анна под конец.
— Не знаю. Когда-нибудь приедет.
— Ну
Сколько можно талдычить об одном и том же. Но Пейтер только опять рассмеялся.
— Ага, заботиться обо мне и о папе!
Уборщица трудилась не покладая рук. День за днем наводила чистоту так, что пыль стояла столбом и все комнаты пропахли стиральными порошками, потом и кофе. Пришлось им, чтобы не мешаться, уходить на пляж, хотя Пейтер больше всего желал сидеть у телефона.
В конце концов Анне удалось забыть новость о предстоящем приезде кузины Пейтера. День-два эта мысль преследовала ее, но потом все стало по-прежнему. Вечерами они сидели на пляже и чертили пальцами ног на песке. Море вело себя смирно, и небо совсем не сулило дождя. Разве что изредка на северо-западе покажется облачко, но и то ненадолго. Пейтер то малость оживал, то немного грустил. Словом, все было, как прежде, и Анне иногда приходило в голову, что его надо утешать. Она показывала на одинокое облачко и говорила, что это и есть корабль «Каштановый лист». Но Пейтер отвечал, что все это басни, и не желал ее слушать. И Анна уже не знала, как с ним быть, потому что Пейтеру могло вдруг взбрести на ум, что нечего ему сидеть на пляже, нужно быть дома у телефона и мешаться уборщице, хотя он отлично знал, что все равно будет выметен за дверь ее неугомонными руками, как только покажется.
Уборщица каждый вечер приходила наводить порядок. Отсидит свои служебные часы на почте, где она принимала письма, — и сразу к ним. Прежде чем приступить к уборке, она варила папе Пейтера кофе и пекла бисквиты, но папа к этим бисквитам не прикасался, так что они доставались Пейтеру и Анне. Однажды уборщица застала их, когда они уписывали бисквиты и крошили на пол. Пришлось Пейтеру живо убираться на пляж вместе с Анной, хотя безмолвный телефон в коридоре всем своим видом уговаривал Пейтера остаться.
Не успели они спуститься к морю и сесть на песок, как Пейтер встал и сказал:
— Я пошел!
В тот вечер с ним не было никакого сладу.
— Нет, ты останешься! — сказала Анна. — Садись и слушай!
Она в жизни не видела такого непоседы.
Так или иначе Пейтер снова сел и уперся лбом в коленки с таким видом, будто чего-то ждал.
— Ну, что еще я должен слушать? — спросил он угрюмо.
Анна, как назло, не знала, что придумать.
— Хочешь, расскажу про корабль «Каштановый лист»?
— Слышали уже! — пробурчал Пейтер.
— Про корабль слышал, а про капитана нет!
— Чушь какая-то! — сказал Пейтер. — Глупее ничего не придумала? Ну и что я должен слушать про него?
— Он… он… — растерянно пробормотала Анна.
В самом деле, что с ним было?
— Ну, что — он? — сердился Пейтер.
— Однажды он чуть не утонул… — шепотом начала Анна.
— В самом деле? — сказал Пейтер.
— Но тут я подоспела и спасла его.
— Берегись! — ехидно произнес Пейтер, — Теперь он будет повсюду тебя разыскивать. Так делают все спасенные русалочками.
— Это почему же?
— «Почему, почему»! — ответил Пейтер. — Любовь, разумеется! Или ты не знаешь, что такое любовь?
Анна смутилась и покраснела.
— Нет, а ты знаешь?
Но тут она сообразила, что Пейтер просто дразнит ее, потому что у него плохое настроение. А что такое любовь, она знала; как не знать, если у тебя есть сестра Крокодилица, которая только и делает, что влюбляется. Какие уж тут секреты, все известно.
Оставалось только примолкнуть и думать о корабле «Каштановый лист». Она представляла его себе парусником. Правда, парус был совсем истрепан ветром, но хозяин корабля, Каштан, все равно выходил на нем в море. Тут мысли ее снова перескочили на сына рыбака, по прозвищу Камбала.
— Пейтер! — воскликнула она. — А я на самом деле русалочка, ведь я спасла на днях одного дядьку, совсем молодого!
Пейтер вздохнул.
— Ты слишком много болтаешь, — сказал он.
Видно было, что ему надоел голос Анны. Пейтеру хотелось домой, к телефону, просто наваждение какое-то с этим аппаратом.
А когда они вернулись домой к Пейтеру, уборщица сказала, что кто-то звонил. Пейтер стал белый как простыня.
— Кто именно?
В самом деле, этот телефон не так уж часто оживал.
— Не знаю, — ответила уборщица. — Она не назвалась.
— Как вы сказали — она?! — закричал Пейтер.
Уборщица кивнула. Она сидела на кухне и пила кофе с белым хлебом, потому что бисквитов не осталось. Кухня вся так и сверкала чистотой.
— Почему же вы не спросили, кто звонил? — тихо взмолился Пейтер.
Кричать он уже не мог, говорил и то с трудом. Да только что теперь сокрушаться, когда поздно!
— Она не спросила меня? — промолвил он.
Уборщица задумалась, припоминая, как все было.
— Она спросила, есть ли кто в доме, кроме меня. Тогда я сказала, что папа мальчика сидит в саду и читает газету, могу сходить за ним, но она, видно, спешила, потому что сразу положила трубку.
— Она не спросила меня? — жалобно повторил Пейтер, повернулся кругом и бросился в свою комнату.
Анна метнулась было за ним, но он захлопнул дверь у нее перед носом и не впускал ее, сколько она ни стучала и ни барабанила. А ведь она хотела только утешить его!