Утка, утка, Уолли

Роттер Гейб

Я уже ничего не понимал. Кого надо остановить? О чем он вообще говорит?! Когда он узнал, что Джерри проделал со мной то же самое… Со мной никто ничего не проделывал! Со мной никто ничего…

И тут до меня вдруг дошло.

Джерри.

Как же я раньше не догадался?! Джерри! Это он всем управляет! Бутылка «Гласьяль» у Рамоны на кухне — вот ключ к разгадке! В голове вдруг прояснилось. Как будто трубы в мозгах засорились, а теперь в них залили целый флакон «Драно» с усиленной формулой. Или как будто я принял изрядную дозу «брейн-о-флекса», известного средства для усиления мозговой деятельности, если вдруг

кто не знает. Еще когда я увидел бутылку, мне сразу вспомнились слова Джерри: «М-мм. Волшебный напиток». Цитата из фильма Тарантино. Теперь я понял, что меня так тревожило в записке о выкупе, которую получил Лайонз. Я ведь сразу почувствовал, что там что-то такое есть, что-то очень знакомое… Только никак не мог сообразить… И теперь я понял, что именно.

Последняя строчка: «Все замечательно, как никогда, и лучше уже никогда не будет». Вот оно! Та самая пресловутая кость в горле! Теперь я вспомнил, где я это слышал. Кристофер Уокен сказал эту фразу Деннису Хопперу в фильме «Настоящая любовь».

По сценарию Квентина Тарантино.

Джерри Сильвер написал обе записки. Джерри Сильвер! Этот лживый, бесчестный, жадный до денег мерзавец! Как такое возможно?! Добрый дядюшка Джерри! Джерри — большой и уютный. Как плюшевый мишка!

Я думал, я знаю этого человека…

Я думал, я его знаю…

А я совершенно его не знал!

Кстати, это многое объясняло. Теперь я понял, почему Джерри так разъярился, когда большой секрет Лайонза стол достоянием общественности. Джерри лишился возможности вытянуть из Лайонза деньги! Десять миллионов долларов! И тут я понял кое-что еще.

— Мы с вами ехали не на встречу с каким-то там колумбийцем. Вы собирались отдать меня Лайонзу, — сказал я. Это был не вопрос, но Марри все равно печально кивнул, подтверждая мою догадку. Видимо, Джерри решил получить «утешительный приз». Вознаграждение за мою голову. Как говорится, пустячок, а приятно. Раз уж не удалось срубить десять лимонов…

— Вот это меня и добило, — сказал Марри. — Ты хороший человек, Уолли. Я не мог просто так взять и отдать тебя этому убийце. Я сразу понял, чем это закончится.

Вулкан осознания продолжал извергаться у меня в мозгах. Исчезновение Доктора вкупе с тем обстоятельством, что Лайонз взъярился на меня и временно отстранил От работы, стало для Джерри поистине благоприятным «расположением звезд». Он обвинил Лайонза в похищении Доктора, и я где-то даже ему поверил, потому что Лайонз действительно был зол на меня и мог сотворить что-то подобное. Это был беспроигрышный вариант: Джерри знал, что я буду молчать и не пойду «разбираться» с боссом. А Джерри тем временем шантажировал Лайонза, пытаясь вытянуть из него десять лимонов. Причем обставил все так, чтобы Лайонз подумал на меня.

Но при чем здесь Рамона? Я посмотрел на нее, втайне надеясь, что она сейчас скажет мне что-то настолько безумное и фантастичное, что это заставит меня позабыть о том, что наши с ней отношения были не более чем фарсом.

— Говори, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал презрительно и спокойно.

Она нервно сглотнула и убрала с лица прядь волос.

— Я не хотела сделать тебе больно, Уолли.

Я тихо фыркнул и тряхнул головой.

— Правда, Уолли. Мне очень жаль, что все так получилось. Но ты мне действительно небезразличен. И я знаю,

что я тебе тоже небезразлична.

— Это все была ложь.

— Нет, Уолли… Да, Джерри заставил меня сделать то, что я сделала. Ноя же не думала, что ты мне понравишься. Да, сначала я притворялась. Играла роль. Но потом все изменилось… И я не знала, что они должны были отдать тебя Лайо Цзу. Поверь мне, пожалуйста! Если бы я знала заранее, я бы не стала в этом участвовать! Марри кивнул, подтверждая слова Рамоны.

— А как он заставил тебя, Рамона? Как он заставил тебя лечь со мной в койку?

— Помнишь, я тебе говорила про эту злосчастную рекламу? Что я познакомилась с одним человеком, который уговорил меня сняться в том ролике?

— Да. — Я уже понял, к чему все идет.

— Это был Джерри. Он уговорил меня сняться в этой рекламе. Стал моим агентом. Превратил меня в «девочку с герпесом». В посмешище всего Лос-Анджелеса. Именно из-за него эту дурацкую рекламу уже столько лет не снимают с эфира. Компании нравится ролик… они не хотят его снимать… Они говорят: «Это классика!». И они будут крутить его до тех пор, пока Джерри не расторгнет контракт. Но Джерри его не расторгнет, потому что мы получаем деньги! Я просила его столько раз, чтобы он убрал этот ролик. А он говорит: «Нам нужны деньги». Мне не нужны эти деньги! Я бы все отдала, лишь бы они сняли эту рекламу с эфира!

— Ладно, а я здесь при чем? — просил я.

— А дней пять назад Джерри мне позвонил и сказал: «Иди в этот бар, охмури этого парня, устрой ему райское наслаждение, отвлеки его, сделай так, чтобы он даже думать забыл обо всем, кроме тебя», и тогда он обещал снять рекламу с эфира! И я согласилась. А что мне еще оставалось делать?! Я встретилась с тобой. Ты оказался вполне симпатичным и милым, и мне было вовсе несложно сделать то, что просил Джерри.

— А ты не подумала, что это может задеть мои чувства? Или тебе было плевать на чувства какого-то жалкого неудачника?!

— Да, я понимаю, как это смотрится со стороны. Я была эгоисткой, думала лишь о себе. Но потом что-то произошло, Уолли! Между нами что-то такое произошло… Мы с тобой стали близки. То есть по-настоящему близки… — Она посмотрела на меня, как будто ища подтверждения, но я сделал каменное лицо. — Да, я все понимаю. Я не должна была этого делать. Это было нечестно и подло. Но теперь это уже не имеет значения. Потому что мы вместе, Уолли. Я знаю, ты понимаешь, что я пытаюсь сказать. Мы нашли друг друга! И я не хочу тебя потерять! — Она уставилась в пол и надолго замолчала. Потом подняла глаза. — С тобой я сумела забыть обо всей этой мерзости, Уолли. Ты заставил меня вспомнить, что это такое, когда тебе хорошо. По-настоящему хорошо.

— Откуда я знаю, а вдруг ты и сейчас пытаешься меня обмануть? Может быть, это тоже какая-то игра?

Она посмотрела мне прямо в глаза и нервно сглотнула.

— Я не знаю, что надо сказать, чтобы ты мне поверил.

Я смотрел ей в глаза: изумрудно-зеленые, полные слез. Эти слезы ударили по натянутым струнам моего бедного сердца, как Квазимодо — в колокола собора Парижской Богоматери, и я принял решение.

Я ей поверил.

— Да, — тихо выдохнул я, и она все поняла. Подбежала ко мне, обняла. Я зарылся лицом в ее волосы. Я так крепко ее обнимал, что, наверное, ей было больно.