Утоли моя печали
Шрифт:
– Ну разумеется, – улыбнулся Скворчевский. – А где же ваша… вещица?
– Какая вещица?
– Вы сказали, покажете вещицу, говорящую о провале.
– Вот я ее и показываю! – Бурцев потряс книгой. – Все летописи отмечают такой факт. А им полагается доверять. Разве это не провал? Допустим, операции «Пирамида»? Думаю, что кубок из княжеского черепа лежит где-то в ее основании.
– Замечательная фантазия, – одобрил гость, проявляя интерес к квартире и будто бы тоже оттягивая время. – Вы не пробовали писать… исторические романы?
– Вы
Бурцев понял причину интереса к квартире: Скворчевский готовился к обыску. И можно было себе представить, что будет здесь, допустим, через час. Перетрясут все, взломают полы, сдерут обои, разберут мебель, но пока не отыщут тайника, пока не убедятся, что оригинал пленки и все копии у них в руках, отсюда не уйдут.
И после этого могут отпустить Бурцева, предварительно объявив, например, психически нездоровым…
Устранять его Скворчевскому невыгодно, слишком велик интерес к Стране Дураков, к Усть-Маеге. Скорее всего, повезут туда под негласным конвоем.
Что-то они слышали о царских косточках, но о письме Тропинина вряд ли знают. И это известно Генеральному и, конечно же, Фемиде, так что негласная проверка материала прежде всего обусловлена… опасностью, исходящей от этой спецслужбы.
А если это так, можно сделать вывод: история с костями, найденными близ Екатеринбурга, и катавасии с их признанием и захоронением – операция, проводимая Скворчевским.
Как вариант – для того чтобы скрыть всяческую информацию об операции «Пирамида». Что, если Елизарова повесили на дыбу и вытряхнули из него все, что тот выдал и что сейчас услышал начальник спецслужбы?
Но если об этой крупномасштабной дезинформации знала Фемида, какого же черта не предупредила? Или хотя бы намекнула!
– Работа в Конституционном суде сейчас весьма сомнительна. – Генерал, как бы освобождая проход, придвинул дорожную сумку к банкетке и сел. – Вы никак не хотите пойти навстречу, предлагаете исторические дискуссии, лавируете. Неужели не понимаете, что все это – напрасно?
Бурцев слушал его вполуха, сосредоточась на шумах, доносящихся сквозь открытое окно в зале. Там лишь ветер всхлопывал занавесками. Между тем Скворчевский плотно придвинул к себе сумку, тем самым лишив Бурцева возможности достать оружие.
А самое опасное – в сумке находились ксерокопии письма Тропинина и берестяной грамоты…
Сам виноват, сделал глупость и не унес сумку на кухню. Можно было бы спрятать бумаги, даже достать пистолет, когда ходил за магнитофоном, тем более кобура сверху лежит…
Начать игру в соглашательство тоже нельзя – вдруг у ментов не сработала сигнализация или вообще плевать они хотели на проникновение, на то, что в квартире, поставленной на охрану, открыто окно и горит свет?
Пора бы уж приехать! За что деньги берут?
– Вы чем-то расстроены? –
– Да нет, раздумываю над предложением, – вздохнул Бурцев, глядя в раскрытую на коленях книгу. – Не привык делать скороспешных шагов…
– Это не правда, вы слишком опытный человек, чтобы не понимать простых вещей. Если я сам пришел к вам, значит, это очень серьезно. Значит, нужно соглашаться в любом случае.
Сергея осенила неприятная догадка: что, если они отключили телефон, а значит, и сигнализацию? Вообще, как эта жлобская система работает?!
– То есть без результата не уйдете? – спросил он.
– Для вас это очень опасно, если я уйду без результата. Не понимаю, что вас смущает? Не в шпионы же вас… вербуют, не в иностранную разведку. Государственная организация, да, серьезная организация. Вас пугает грязная работа? Согласен, это противно… А все-таки кто-то должен делать и грязную работу, если мы говорим о государственных интересах! Вы что, работаете в спецпрокуратуре в белых перчатках? Только не рассказывайте мне, с каким дерьмом вам приходится там возиться.
– Приходится, – согласился Бурцев, оттягивая время. – Старики рассказывают, в недалеком прошлом… имеется в виду коммунистическое прошлое – контроль зарубежных спецопераций – полное дерьмо, замешанное на крови. Но у нас же сейчас демократия и на исходе второе тысячелетие.
– Не следует прикидываться наивным, Сергей Александрович, – заметил Скворчевский, и улыбка его теперь напоминала ухмылку.
А Сергей подумал, что, если вневедомственная охрана не приедет в течение трех минут и если ему удастся выкрутиться из ситуации, первое, что он сделает, – возбудит уголовное дело за халатность против милицейского начальника. И сгноит его в спецколонии! Мало того, даст тайное задание «хозяину», чтобы этот заключенный весь срок спал возле параши и выносил ее из камеры.
Для полного антуража сейчас следовало взорваться.
– Но есть принципы! Вам не знакомы эти понятия, генерал? Я не хочу! Не желаю возиться в грязи! Потому что она пахнет… пахнет примитивным фашизмом!
Сволочь, он тоже сыграл взрыв! Причем интеллигентский, рафинированный.
– Вы идеалист или, простите, дурак! Всякая демократия всегда пахнет фашизмом! Всякая! Потому что управляется тайными коричневыми орденами! И другой быть не может. Потому что быдло не может управлять государством с развитой демократией!
Сам же расстегнул «молнию» на сумке почти до половины, так что виднелись теперь ремни плечевой кобуры.
«Ну сука! – пригрозил мысленно Бурцев начальнику вневедомственной охраны. – Накажу, чтобы тебя на зоне опустили, паскуду!»
Надо было давно выкрикнуть про себя эту фразу, может, скорее бы услышал!
А он услышал, потому что на лестничной площадке послышался неясный шорох, будто песок под ботинками. Хотя на улице ни воя сирен, ни отблеска мигалок, ни даже шума двигателя.