Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости
Шрифт:
Однако дивизион 21-см мортир в эту минуту проводит короткий, но яростный налет. Дело в том, что начальник Der fuhrende Posten der Artilleriebeobachter решил сделать себе на память цветной панорамный снимок зарева над пылающим Брестом. Запечатлеть, так сказать, для благодарных потомков результаты своих неустанных трудов…
Установил он на берегу ярко-алого, как артериальная кровь, Буга треногу, прикрутил к фотокамере широкоугольный объектив… Не поленился ведь захватить из дома на фронт студийную камеру, со всеми аксессуарами!
И за этим вполне мирным занятием талантливый фотохудожник незамедлительно
…Тяжкий удар срывает с петель чудом уцелевшую дверь…
В подвал хлынула волна раскаленных газов, оглушающей болью хлестнувшая по прижавшимся к бетонному полу телам, зазвенели рикошетом по стенам и потолку осколки. Лежащая бок о бок с Володей «прокурорша» негромко вскрикнула…
168
Случай подлинный, немецкий ветеран говорил автору об этом с огромной обидой на диких, некультурных русских своим старческим, дребезжащим голоском… так ведь он и не понял ничего, сволочь дряхлая! За столько лет… Они ничего не забыли и ничему не научились!
— Надя, что с тобой? — встревоженно спросил Менжинский. — Ты ранена? Куда, скажи? Надя, тебе плохо?
Перевернул ее на спину, а она, стесняясь, все пыталась из последних сил прикрыть белеющую сквозь разорванную осколком синюю гимнастерку левую грудь, под которой быстро набухало черное, горячее пятно…
— Суки! Пидарасы! — закрыв Надежде глаза, очень тихо, глотая злые слезы, сказал Менжинский. — Вы издали, безнаказанно убиваете нас, наших детей, наших женщин… Думаете, это вам так просто сойдет? Я побожился, что порву сотню гадов! Но вот за нее я положу две сотни, три сотни… Вот назло вам, пидоры, не сдохну!
Это же время.
Западный Буг. Переправа южнее Бреста
— Hey, Hans, was es dort schwimmt?
— Ich weis nicht, irgendwelche Russische Scheise…
Ганс глубоко ошибался…
Можно сказать, фатально ошибался! Это действительно, плыло нечто исключительно русское… Вот только не дерьмо, а главстаршина товарищ Таращук.
Поскучневший Ганс отвернулся от красноватых в свете зарева тихо плещущих о борт понтона вод… А когда вновь посмотрел на реку, перед ним стояла скромненькая такая мокренькая фигурка…
Ганс, как-то раз будучи на экскурсии в Берлинском Zoo, с интересом и тщательно скрываемым ужасом рассматривал доставленную Гагенбеком из таинственных глубин Центральной Африки гигантскую гориллу…
Позой и телосложением голый и мокрый товарищ Таращук весьма и весьма походил на нее. Только вот этот огромный, черный зверь — Gorilla Gorilla (не дважды горилла, а так по-латыни) уютно бы разместился при необходимости под мышкой у товарища главстаршины…
Достаточно сказать, что Гансу почудилось — монстр держит в руках две лопаты… Только это были не лопаты, а так, старшинские ладошки…
Одна из ладошек сжалась в крошечный кулачок с синим якорьком
Продолжая разворот, товарищ Таращук аккуратно задел по кумполу второго немчика… вода Буга только тихо всплеснула…
— Боцман, ты как?! — донеслось из черной воды.
— Усе у поряде, тАварыщ кАмиссар… — ответил Таращук (и вправду боцман Днепро-Бугского речного пароходства, по мирной довоенной жизни). — Я в Пинске на пристани на спор кнехт чухунный сварачывал… а тут — шо за дерьмо! Немчики, тьфу!
И начал принимать из воды обтекаемое тело «Рыбки», славной игрушки образца 1917 года… [169] Геройская Пинская флотилия жива! И геройски борется с врагом.
Это же время.
Брестская область. Каменецкий район. Какое-то топкое место
Точнее определить местоположение было очень сложно. Белесый туман неслышно стелился над кочками с тонкими прутиками ольхи и осины. Справа медленно умирал ряд мелких чахлых сосенок, слева сухими пальцами мертвецов тянулись ввысь черные стволы уже умерших сосен, которые как-то умудрились здесь подрасти. А посреди лежала бездонная, вечная — черная, черная грязь…
169
Малая речная мина.
Никого и ничего вокруг живого… И только болотные огоньки неслышно бродили над мрачной трясиной…
Вот в тумане проступают два желтоватых пятнышка… становятся ярче, светлеют…
Это фары боевого света на башне Т-26, над маской пушки… перед танком движется сгорбленная фигура древней старушки, за ней хромает человек в танкистском комбинезоне, с загипсованными кистями обеих рук.
Люди проходят мимо небольшого бочажка и вдруг что-то (корень? толстый стебель водного растения?) неслышно оплетает ногу мужчины. Тот спотыкается…
— Брысь! — не поворачиваясь, говорит бабушка Олеся.
И «корень» послушно отпускает ногу Сандалова, с тихим чавканьем уползая к себе в грязь…
— Бабушка, а мы точно не опоздаем? — спрашивает не заметивший небольшого инцидента Сандалов. — Там ведь наши товарищи смертный бой ведут!
— Не спеши, внучек, а то как раз успеешь! Не опоздаем. Здесь… время ПО-ДРУГОМУ идет…
И Сандалову на миг вдруг показалось, что сгорбленная старческая фигурка стала расплываться, и сквозь нее проступает… проступает…
Тьфу, что только не померещится на болоте…
Это же время.
Бывшая La Republique Francaise. Оккупационная зона. Открытый город Париж, страдающий под пятой оккупации
Эк куда автора занесло…
Какое отношение имеет Париж, страдающий от ожирения и плохо залеченного люэса, — к пылающей Беларуси?
Да ровно никакого, говорю я вам…
Как и трое мужчин среднего возраста, хорошо за сорок, сидящих в дешевом «Бистро» за бутылкой дрянного вина…