Утонуть в крови
Шрифт:
– Этому давно пора положить конец! – сердито проговорил Митрофан. – Токмо дело это мирское, княже. Молитвой и епитимией тут не обойдешься. В этом деле я тебе не помощник.
– Как же так, отче?! – Георгий сделал изумленное лицо. – Разве не Церковь должна направлять грешников на праведный путь?! В стаде Христовом во все времена хватало заблудших овец. И пастырь не должен выпускать их из виду. Ученики Христовы так и делали, ступив на апостольский путь.
– Глубоко копаешь, княже, – чуть заметно усмехнулся Митрофан. – Апостолы с язычеством боролись и, увлекая людей к истинной вере, собственную жизнь превращали в подвижничество.
– Шибко широко захватываешь, отче, – в тон епископу заметил Георгий. – Мне нету дела до всего сонмища грешников, живущих на белом свете. Мне бы брата Святослава вытянуть из греховной ямы.
– В эту яму Святослава спихнул отец ваш, Всеволод Юрьевич, – ворчливо промолвил Митрофан и тут же осенил себя крестным знамением: – Упокой, Господи, его душу! Корень греха этого уходит в ту пору, когда батюшка ваш надумал сочетать узами брака тогда еще семилетнего Святослава и семнадцатилетнюю Евдокию, дочь муромского князя. Несмышлен еще был тогда Святослав для постельных утех, зато прелестная Евдокия была в самом соку! Вот и согрешил с нею батюшка ваш, причем не единожды. Дочь Всеславу, рожденную Евдокией от своего свекра, поскорее выдали замуж за сновского князя Ростислава Ярославича. В тринадцать лет Всеслава пошла под венец, а вернее, по рукам, так как супруг ее умер через десять лет. И Всеслава сначала досталась мужнину брату, а потом ею завладел мужнин племянник…
– Незачем ворошить прошлое, владыка, – нахмурился Георгий.
– Без прошлого нет настоящего, княже, – возразил Митрофан. – Чтобы успешно лечить болезнь, нужно выявить причину, ее породившую. Брат твой, возмужав, воспылал к Евдокии сильной страстью, благо красота ее не меркла с годами. Однако Святославу пришлось делить свою жену не с кем-то, а с родным отцом! В ту пору Всеволод Юрьевич как раз овдовел, поэтому и тянулся к очаровательной снохе. Впрочем, если с Евдокией Всеволод Юрьевич встречался тайно, то со своей свояченицей Анной он сожительствовал открыто. Иначе как распутством это не назовешь.
Георгий издал глубокий раздраженный вздох, всем своим видом показывая, как ему неприятно выслушивать все это.
Митрофан же и бровью не повел, продолжая развивать свою мысль:
– Таким образом, Святослав уже в юные лета уяснил для себя, что греховное сладострастие вполне допустимо, хотя и осуждаемо Церковью. На глазах у Святослава его жена понесла дочь, зачатую во грехе с его отцом. Потом и свояченица Анна родила дочь от Всеволода Юрьевича. Когда Всеволод Юрьевич скончался, то Евдокия уже не могла свернуть с греховной дорожки, спутавшись с Ярославом, младшим братом своего мужа. Лишь Господь ведает, от кого была рождена Евдокией ее вторая дочь Любава, от Святослава или же от Ярослава.
– Я полагаю, что Любава – дочь Святослава, – сказал Георгий. – Внешне Любава похожа на Святослава.
– Но Святослав так не считает, – промолвил Митрофан. – И свое греховное сожительство с Любавой Святослав оправдывает именно этим.
– Даже если Любава – дочь Ярослава, в таком случае она доводится Святославу родной племянницей, – проговорил Георгий. – По любым канонам сожительство дяди с племянницей есть кровосмесительство. Владыка,
– Кто ныне из власть имущих страшится Божьей кары? – Митрофан взглянул на Георгия из-под седых бровей не то с сожалением, не то с печалью. – Вот когда нужда возьмет Святослава за горло, когда ощутит он свое полнейшее бессилие перед обступившими его невзгодами, лишь тогда Святослав задумается над своими неприглядными делами и вспомнит о Боге. А мои проповеди для него – все равно что колокольный звон для глухого.
Георгий встал со стула с мрачным лицом. Он ожидал от епископа поддержки, а не нравоучений.
– Прощай, владыка! – чуть склонив голову, произнес Георгий. – Время позднее, пора мне идти, да и тебе на покой нужно.
Князь уже подошел к двери, когда голос Митрофана задержал его.
– Ты слышал про мунгалов, княже? – спросил епископ. – Иноземные купцы, бежавшие во Владимир из Рязани и Мурома, сказывают, хан Батый подвалил к рубежам рязанским с несметными полчищами. Боюсь, не выстоят рязанцы одни против такого сильного врага. Помочь бы им надо, княже.
Георгий криво усмехнулся, оглянувшись на Митрофана. Одной рукой он уже держался за дверную ручку.
– Про мунгалов мне ведомо, отче, – промолвил князь с оттенком надменности. – И князья рязанские уже просили меня о подмоге, токмо у меня своих забот хватает. Пусть черниговские Ольговичи помогают рязанским князьям, ведь они им родня.
– Не по-христиански это – бросать в беде своих ближних соседей, княже, – хмуро проговорил Митрофан.
– Ты же остался глух к моей просьбе, владыка, – с нескрываемой язвительностью обронил Георгий, – так чем же я хуже тебя?
С силой толкнув дверь, князь вышел из светлицы, наклонив голову в низком закругленном дверном проеме.
На другой день у Георгия состоялся разговор с братом Святославом, приехавшим во Владимир с небольшой свитой.
Святослав, тоже наслышанный об орде Батыя, полагал, что старший брат зовет его на военный совет по поводу отражения татарской орды.
– Что ты мне про татар талдычишь, брат! Плевать мне на них! – резко оборвал Георгий речь Святослава, который стал делиться с ним слухами об этих неведомых степняках. – В наши леса и дебри татары все равно не сунутся! Пусть у рязанских князей об этой напасти голова болит, им-то татарского набега не избежать.
Узнав от Георгия про немецкое посольство и двух саксонских невест, Святослав нахмурился. Старший брат давно прилагает усилия, чтобы разлучить Святослава с Любавой и охомутать его законным браком с какой-нибудь знатной невестой. До сих пор Святославу удавалось избегать смотрин и помолвок, используя различные уловки. Но на этот раз ему стало ясно, что Георгий от своего намерения не отступит.
– Вчера я был у епископа Митрофана, брат, – молвил Георгий, глядя в глаза Святославу. – Владыка заявил мне, что собирается наложить на тебя епитимию сроком на три года за твой блуд и кровосмесительство. Кроме того, владыка грозился подать жалобу митрополиту в Киев, а это, брат, грозит тебе уже отлучением от Церкви. В таких условиях, брат, я буду вынужден лишить тебя стола княжеского в Юрьеве. Ты уж не обессудь. Сам виноват! – Георгий сердито погрозил Святославу пальцем.