Утонуть в крови
Шрифт:
Однако Мирошке было не до смеха. Он вышел к глашатаю, не скрывая охватившей его робости.
Ханские нукеры привели Мирошку к джихангиру, который между тем завел беседу через толмача с бродячим монахом Парамоном. Тот поразил татар тем, что своим демоническим голосом и взглядом заставлял всякого бросавшегося на него с оружием в руках невольно опустить саблю или копье.
Видя, что джихангир увлечен беседой с длинноволосым растрепанным схимником, нукеры подвели Мирошку к Вассе, стоящей в сторонке.
При виде связанной
Не утратившая самообладания Васса тихим и внушительным голосом повелела мужу держать себя в руках.
– Незачем показывать нехристям проявление наших чувств, Мирон, – сказала Васса. – Незачем усугублять наше и без того бедственное положение слезами и охами.
Вместо сетований на свою горемычную долю Васса принялась расспрашивать мужа о том, как он угодил в плен к мунгалам и не видел ли он среди пленниц их дочь.
– Я спровадила Пребрану на подворье женского монастыря, когда татары на рассвете начали к нам в дом ломиться, – молвила Васса. – Я-то с мунгалами сцепилась, когда они дверь выломали, поэтому не знаю, добежала Пребрана до подворья иль нет.
– Даже если и добежала Пребрана до подворья, от мунгалов она все едино не спаслась, – мрачно сказал Мирошка. – Нехристи с ходу ворвались на монастырское подворье, не задержали их стена и запертые ворота. Видел я плененных монахинь, но Пребраны среди них не было.
О своем пленении Мирошка ни словом не обмолвился. Ему было стыдно признаться Вассе, что он сдался в плен, даже не вынув меча из ножен, от растерянности и страха при виде множества врагов, окруживших его.
Неизвестно, что наговорил джихангиру монах Парамон, только волею Бату-хана ему была дарована свобода.
Схватив Мирошку, нукеры приволокли его пред очи повелителя монгольской орды.
Оказавшись лицом к лицу с Батыем, Мирошка так перепугался, что толмачу пришлось дважды повторять ему свой вопрос.
– Ты ли Мирошка Фомич, по прозвищу Кукольник? – спросил толмач.
– Я и есть, – закивал головой Мирошка.
– Какие же игрушки ты делаешь? – опять спросил толмач.
– Разные… – промолвил в ответ Кукольник, переминаясь с ноги на ногу. – Коней и медведей из дерева вырезаю, из кожи и шерсти мастерю боярышень в сарафанах, из глины свистульки делаю… Много чего.
– Великий хан желает взглянуть на твои игрушки, мастер, – сказал толмач и многозначительно приподнял черную бровь: – Услужи великому хану и не останешься без его милости.
– Чем же мне порадовать великого хана, ведь дом мой разграблен и у меня ничего нет, – волнуясь, проговорил Мирошка.
– А ты сходи к своему дому, мастер, может, хоть одну игрушку там отыщешь, – посоветовал толмач Мирошке. – В доме своем ничего не найдешь, тогда по городу походи, вокруг посмотри. Вдруг где-нибудь игрушка твоя валяется. Твое ремесло редкое, и великий хан не сможет
Увидев, что ее мужа два рослых мунгала уводят куда-то в сторону Исадских ворот, Васса подумала, что Батый отпускает Мирошку на все четыре стороны, как только что отпустил на волю монаха Парамона. Тот тоже удалился к воротам в сопровождении двух ханских телохранителей.
«Хвала тебе, Господи, что сжалился над моим мужем! – мысленно воскликнула Васса. – Помоги, Отец-Вседержитель, еще дочке моей ненаглядной избегнуть печальной участи!»
Мирошке повезло: в своем разграбленном доме ему удалось отыскать несколько игрушек, раскиданных по углам. Шарившие здесь татары искали прежде всего золото и серебро, поэтому не обратили никакого внимания на детские игрушки. Мирошка бережно собрал игрушки в подол своей длинной рубахи.
Вторая встреча Мирошки Кукольника с ханом Батыем произошла в княжеском тереме на Соколиной горе.
Бату-хан разместился в хоромах рязанского князя, дабы взглянуть на захваченную военную добычу и заодно наградить своих отличившихся темников и нойонов.
Особо почетной наградой считались у монголов жены и дочери побежденных врагов, поэтому царевичи-чингизиды пребывали в нетерпении, ожидая, когда же джихангир начнет одаривать их знатными пленницами. Во время этой процедуры младшие ханы и темники могли определить, к кому из них Бату-хан более милостив и на кого его милость не распространяется. Татарской знати также хотелось увидеть, какую из знатных невольниц джихангир возьмет в свой гарем.
Осмотрев всех знатных пленниц, Бату-хан остался недоволен.
– Где Евпраксия? – кричал он на своих приближенных. – Где она? Почему ее нет среди пленниц?
Царевичи отвечали Бату-хану, что Евпраксия уехала из Рязани еще до начала осады и где она теперь пребывает – неизвестно.
Бату-хан был также рассержен тем, что его родные братья, ворвавшись в рязанский детинец, самовольно поделили между собой наиболее красивых пленниц, а из трех плененных княгинь двух убили сразу и жестоко надругались над третьей.
Волею Бату-хана все невольницы были отняты у его родных братьев и розданы другим царевичам и военачальникам. Особо щедро были вознаграждены джихангиром его дядя Кюлькан и его внучатый племянник Бури, воины которых подавили последние очаги сопротивления в Рязани. Гуюк-хан и Урянх-Кадан получили от Бату-хана не достойное вознаграждение, а жалкие подачки, к скрытой радости родных Батыевых братьев. Бату-хан был разгневан тем, что Гуюк-хан и Урянх-Кадан посмели ослушаться его приказа, начав решающий штурм Рязани за два часа до рассвета. То, что воины из туменов Гуюк-хана и Урянх-Кадана ворвались в Рязань под покровом ночи и с малыми потерями, не было оценено Бату-ханом должным образом. Бату-хан желал видеть военные успехи лишь тех царевичей, в чьей преданности к нему он не сомневался.