Утонуть в тебе
Шрифт:
Между нами повисает тишина, потому что я не могу проглотить камень, застрявший у меня в горле при виде нее. Она ненадолго встречается со мной взглядом, пока снова не отводит свои застенчивые зеленые глаза, и начинает пальцами нервно теребить кончики волос.
Мне нравится, как она нервничает из-за меня. Как сильно она беспокоится о том, что я с ней сделаю. О том, что она хочет, чтобы я с ней сделал.
— Какая у тебя специальность? — выпаливает она.
Мне следовало подготовиться к вопросам. Она уже знает специальность Десятого, но, если я солгу ей, она легко узнает правду. Тогда она задастся
— Кинезиология. Буду помогать спортсменам восстанавливаться после травм, когда мне придется уйти из НХЛ.
Хоккей тяжел для организма. Большинство игроков не остаются в игре после сорока. Я знал свой запасной план еще с первого класса средней школы.
— О, правда? Это специальность Десятого. — Легкая улыбка мелькает на ее губах, когда она думает о нем. Обо мне. — Почему ты хочешь этим заниматься?
Я не могу сказать, действительно ли она хочет знать, или она просто поддерживает разговор, чтобы избежать неловкого молчания. Восхитительно, как она болтает, когда нервничает. Вот уж чего я не ожидал от девушки, с которой познакомился онлайн. Несмотря на то, что я знаю ее много лет, мне еще так много предстоит узнать.
Так много секретов она все еще скрывает от меня.
Я напрягаю мозги, пытаясь вспомнить, что я сказал ей в качестве Десятого. Если я выдам слишком много, у нее возникнут подозрения. Пока она все еще в неведении. И мне нужно, чтобы она оставалась такой и впредь.
— Мой папа играл в НХЛ. Потом он получил травму и больше не мог играть. Даже для развлечения. Его всегда беспокоило, что мы не могли играть вместе.
Но это никогда не мешало ему водить меня на каждую тренировку и игру. Это не мешало ему громче всех поддерживать меня с трибун. Это никогда не мешало ему стать добровольным тренером или вставать ни свет ни заря, когда мне хотелось выйти на лед ради развлечения. Даже если он больше не мог выходить на лед, он никогда не переставал улыбаться, когда я выходил.
Именно такого отца заслуживает Сиенна.
— Это… на самом деле очень мило с твоей стороны. — Слова слетают с губ Сиенны с горькой ноткой. Как будто ей неприятно признаваться в этом вслух.
— Говорит медсестра по специальности.
Она приподнимает бровь.
— Откуда ты знаешь? Раздобыл эту информацию, пока преследовал меня?
На секунду я впадаю в панику. Отслеживание того, что она рассказала мне как анониму в маске, и того, что она рассказала мне после нашей личной встречи, может быстро превратиться в большую гребаную путаницу.
— Майк спросил тебя о твоей специальности по дороге в аэропорт.
Она кивает.
— Точно. В ужасно неловкой поездке на машине.
— Почему уход за больными? — Это то, что спросил бы тот, кто ее едва знает. Тот, кто еще не обсуждал с ней подробно различные специальности, которые она рассматривала в выпускном классе средней школы. Медсестра, врач, ветеринар, учитель. В отличие от меня, она не планировала свою жизнь с шести лет. Но мне было приятно чувствовать себя человеком, чье мнение было для
— Я всегда заботилась о людях, — небрежно говорит она. — Это то, в чем я хороша.
Она будет отличной медсестрой. Заботливая, добрая, чуткая. Не говоря уже о том, что каждый парень фантазирует о том, как проснется в больнице с такой медсестрой, как она.
Сиенна прикусывает губу, прежде чем спросить:
— Что случилось с твоим отцом?
Блядь. Я действительно, действительно не хочу думать об этом. Я потратил годы, пытаясь изгнать воспоминания о последних минутах жизни моего отца, пытаясь сохранить только счастливые моменты. Те, где он улыбается, смеется, подбадривает меня.
Я никогда ни с кем не делился подробностями смерти Папы. Ни с моими друзьями, ни с Хлоей, ни даже с Сиенной. Все, что она знает, — это то, что Десятый был рядом, когда умер его отец.
Но по какой-то причине я хочу рассказать ей об этом сейчас. Она хочет знать, и, может быть, если я расскажу ей об этом, она наконец скажет мне, зачем она на самом деле здесь.
Я ерзаю на скользкой скамейке, упираясь локтями в прохладный сухой бетон. — Он вез меня на хоккейную тренировку. У него начались боли в груди, и он потерял управление, виляя машиной по дороге. — Мой желудок сжимается, когда воспоминания снова окутывают меня. — Я схватил руль и рывком вывел пикап на обочину. Мне удалось остановить машину и позвонить в 911. Он потерял сознание, пока диспетчер говорил мне, что парамедики уже едут. Но они не успели приехать вовремя.
Папа?
Папа. Папа!
Я тряс его. Ждал, что он придет в себя, что его глаза откроются в любую секунду.
Но они так и не открылись.
Я рада, что ты был последним, кого он видел. Так сказала мне мама на его похоронах. Как будто я должен был быть благодарен за то, что стал свидетелем смерти отца. Что я был рядом, держал его за руку и все равно не спас его.
— Когда парамедики наконец приехали, он уже умер.
Сиенна придвигается ближе, в ее зеленых глазах читается беспокойство и, возможно, даже боль. Как будто она чувствует мою боль, как свою собственную. Она протягивает руку, как девушка, привыкшая утешать, но опускает ее. У нее всегда так хорошо получалось утешать меня. Лучше всех.
Она никогда не узнает, сколько раз спасала меня.
— Мне очень жаль, Люк, — бормочет она. Я едва слышу ее из-за журчания воды. — Это ужасно.
Я киваю.
— Это отстой.
— Держу пари, ты действительно скучаешь по нему.
Я вынужден отвести от нее взгляд и поднять его на одинокую полную луну в темном небе, прежде чем она заметит слезы, щиплющие мои глаза.
— Каждый день.
Она снова наклоняется на дюйм. Если она пододвинется еще ближе, ее голая нога коснется моей, и я не уверен, что смогу сдержаться от того, чтобы не вогнать в нее свой член и не прогнать все болезненные воспоминания прочь.
— Десятый тоже потерял отца. Так что я знаю, как это больно.
Я прочищаю горло, и наконец-то снова могу встретиться с ней взглядом.