Утонуть в тебе
Шрифт:
Забудь о Десятом. Может быть, они все же не один и тот же человек. Потому что Десятый никогда бы не захотел, чтобы я забыла нашу дружбу. Он бы знал, что я никогда не смогу забыть его, и даже если нашей дружбе придет конец, я бы никогда этого не захотела.
Когда я покинула Уэйкфилд и переехала сюда, я совсем не ожидала, что все обернется именно так. Я не смела надеяться, что моя новая приемная семья захочет иметь со мной что-то общее, не говоря уже об… этом.
Об этом чертовом, извращенном,
Мои веки тяжелеют, готовые вот-вот сомкнуться, когда вибратор наконец достигает моего клитора, и каждый мускул в моем теле напрягается от удовольствия.
— Готова к еще одному, милая?
Глава 16
Люк
Смотреть, как кончает Сиенна, все равно, что наблюдать, как солнце встает и освещает тебя. Ее дыхание становится все более поверхностным, она прикусывает нижнюю губу, как будто у нее есть хоть какой-то шанс сдержаться, и ее грудь краснеет. Когда оргазм, наконец, захлестывает ее, она выгибает спину и вскрикивает — музыка для моих ушей.
К пятому оргазму она превращается во влажный, содрогающийся беспорядок. Бедра сильно трясутся, ноги и руки затекли, на щеках размазана косметика, глаза покраснели. Такая чертовски красивая.
Она более стойкая, чем я ожидал. Даже после двух часов ночи она не сдается.
Ее молчание сокрушает меня. Она предпочла бы терпеть это часами, чем быть моей. Неважно, насколько мы идеально подходим друг другу, я ей не нужен.
Сдалась бы она уже, если бы знала, кто я на самом деле? Но я уже точно знаю, как пройдет это признание — она оставит меня и никогда не оглянется назад.
Наконец, я разрешаю ей пописать. Она еле идет в ванную, одновременно бледная и раскрасневшаяся, веки опущены от усталости, а волосы спутаны. Эта моя любимая ее версия. Она не накрашена, как кукла, а оттрахана, как моя личная игрушка.
Но это лишь верхушка айсберга. Та ночь в гостиничном номере была только началом. Но она никогда не узнает, насколько все может быть еще лучше между нами, если откажется дать нам шанс.
Когда она возвращается с затуманенными глазами, то медленно наклоняется, чтобы схватить свои джинсы.
— Даже не пытайся. — Я подхватываю ее на руки и бросаю на матрас между мной и стеной, обнимая ее рукой. — Ты никуда не пойдешь. Я забрал тебя на все выходные.
Она напрягается.
— Люк, — хнычет она. — Я больше не могу.
Я улыбаюсь и переворачиваю ее на бок, а затем притягиваю к себе и укутываю нас одеялом.
— Знаю, милая. Я дам тебе немного поспать. — На мгновение она расслабляется, пока я не добавляю: — Продолжим утром.
Она слишком истощена, чтобы протестовать, и, хотя мои яйца жаждут кончить после того, как я часами наблюдал, как она извивается и кричит в экстазе, мы оба засыпаем через несколько минут.
Когда я просыпаюсь,
Я бесшумно поднимаюсь с кровати. На всякий случай бросаю ее одежду в шкаф, где она ее не найдет, и направляюсь на кухню. Ей нужно будет подкрепиться.
К тому времени, как яичница уже жарится, а бекон почти готов, дверь со скрипом открывается, и Нокс шаркающей походкой выходит из своей комнаты, протирая глаза. Он издает слабый смешок, когда замечает меня.
— Кто та девушка, которая кричала у тебя в комнате прошлой ночью? Пожалуйста, скажи мне, что это была твоя сводная сестра.
Блядь. Я подумал, что из-за громкой музыки никто из них нас не услышит.
— Не знаю. Забыл, как ее зовут.
Он лукаво улыбается мне.
— Но ты готовишь ей завтрак?
— Нужно поддерживать ее энергию.
Это заставляет его рассмеяться.
— Мой любимый вид хоккейных заек. Что случилось с Сиенной?
— Вчера вечером вернулась к себе в общежитие после того, как прибралась в моей комнате.
— Скажи ей, что в следующий раз она может прийти и убраться в моей комнате. Я найду, чем ее занять всю ночь напролет.
— Правило “Никаких сестер”, — напоминаю я и бросаю ему несколько ломтиков горячего бекона, чтобы купить его молчание. Он проглатывает их, а затем роется в шкафу в поисках хлопьев.
Даже если бы он знал, что в моей комнате Сиенна, он бы никому не сказал. Пока она не появится, и он не откроет свой большой рот, чтобы подразнить ее за это. Тогда она убьет меня.
Сиенна шевелится, как только я открываю дверь и запираю ее за собой. Я протягиваю ей тарелку и вилку, и она садится, чтобы взять их с милой улыбкой. Боже, мне нравится быть тем, кто вызывает эту улыбку на ее лице.
— Спасибо.
Она все еще в моей джерси, ее растрепанные каштановые волосы ниспадают на ткань. Я хочу, чтобы она всегда была в моей комнате такой. В моей футболке или обнаженной, когда мы одни.
Она зевает.
— Прошлой ночью мне не снились кошмары.
— Тебе обычно снятся кошмары?
Она опускает глаза к тарелке, понимая, что призналась в слишком многом. Она отправляет в рот ломтик бекона.
— Обычно. Ничего особенного.
Она никогда не рассказывала мне о ночных кошмарах, даже когда я был Десятым. Ее молчание выводит меня из себя. Неужели она не понимает, как сильно я ее люблю? Что я готов на все ради нее? Ей не нужно ни хрена от меня скрывать.
Какие бы ужасы ни терзали ее разум каждую ночь, я гарантирую, что они как-то связаны с тем мудаком, от которого она сбежала, чтобы приехать сюда. Тем же мудаком, который отправил ей то сообщение.