Утопия
Шрифт:
— И любовь, — добавила брюнетка.
— И любовь, — со вздохом подтвердила Александра. — Простите, милые, что не могу уделить вам больше времени, но у меня здесь есть и другие обязанности, все-таки женится мой сын…
Толпа загалдела, запоздравляла, кое-где зааплодировала. Александра, все так же отстраненно улыбаясь, выбралась из теплого дружеского круга.
Механически убирая со лба волосы. Думая о другом.
— Санька, а что с Алексом? — спросила Лерка, присаживаясь рядом на скамейку. Скамейка висела на цепях, как Белоснежкин
Смеркалось. Молодежь зажигала свечи — обыкновенные, цветные, «танцующие». Бах! — в небе разорвалось маленькое солнце очередного фейерверка.
— Что с Алексом? — переспросила Александра, помолчав.
— Мне показалось, у него сын женится, — осторожно заметила Лерка. — А он…
— Да, — сказала Александра. — Знаешь, парадоксальные реакции Алекса лично меня уже двадцать лет как не удивляют.
Лерка качнула скамейку. Толчок получился слишком сильным, пришлось притормозить ногой.
— Он плохо выглядит. Депрессивно. Вот что я имела в виду, — пробормотала Лерка, будто извиняясь.
— Пандем, — не повышая и не понижая голоса, сказала Александра. — Алекс у нас пандемоборец… Мне не думалось, что это может быть опасно.
— Опасно? Что ты такое говоришь…
Лерка осеклась. Мимо по дорожке проскакал сын Кима Виталька на низкорослой пегой лошадке, за ним неслись, вопя и не поспевая, штук пять мальчишек разного возраста.
«Пандем?»
«Да, Саня».
Александра поняла вдруг, что еще секунда — и она привычно делегирует Пандему право объясняться с сестрой. С ее собственной сестрой-близнецом. С самым близким, пожалуй, человеком. Она тряхнула головой:
«Прости».
«Все хорошо».
— Все хорошо, — повторила Александра вслух. — Видишь ли, Лерка, Алекс не говорит мне, что там у них произошло с Пандемом. И Пандем не говорит. Вероятно, они оба считают, что мне вовсе незачем об этом знать.
Лерка Каманина с детства ненавидела униформу. Любую; собственная школьная форма была знаком унижения и рабства, и еще совсем маленькой девочкой она дала себе клятвы никогда не влюбляться ни в военных, ни в милиционеров. Даже одинаковые врачебные халаты внушали ей отвращение. Вернувшись домой с последнего школьного экзамена, она сняла шерстяное платье, аккуратно надела его на «плечики» и долго разглядывала, будто увидев впервые — разглядывала, прежде чем повесить прежнюю вещь в шкаф (кто-нибудь другой, может быть, ритуально сжег бы свою форму, облив бензином, но Лерка брезгливо сторонилась эффектов, демонстративности и ажитации. Она сняла с себя форму, этого было достаточно).
После прихода Пандема формы стало гораздо меньше. Военные сняли форму; милиционеры сняли форму, врачей больше не было, и Валерии показалось, что это изменение сделало мир немножечко лучше.
Тем неприятнее была ей эта последняя мода — униформа кланов, цехов, команд, униформа, которую никто не насаждал. В лингвоунивере стаями ходили студенты, гордые тем, что вступили кто в исторический клуб, кто в спортивную команду, кто в объединение собаководов, а кто и в «союз рыжих»; все они носили какие-то шевроны, знаки отличия, знаки особых заслуг и возросшего мастерства. Форма их еще
«Это игра. Многим людям хочется ощущать свою принадлежность к чему-то большому и значительному. Особенно молодым».
— Я понимаю…
Сейчас, сидя на покачивающейся скамейке рядом с пустым местом (Александра минуту назад отправилась исполнять утомительные обязанности матери жениха), Лерка разглядывала костюмы танцующих на площадке людей и ловила то здесь, то там значок, погончик, нашивку…
Из полутьмы явилась Даша. Лерке не хотелось бы с ней разговаривать — именно сейчас; Даша несла свою драму, готовая поделиться с каждым встречным, Лерке казалось, что она испытывает удовольствие быть обиженной. Быть обманутой. Быть преданной, если на то пошло.
— А где Иванна? — спросила Лерка, несколько поспешно предупреждая первую Дашину жалобу.
Даша безнадежно махнула рукой:
— Уйди и не следи за мной, на то есть Пандем. Я понимаю, теперь вовсе не обязательно быть матерью. Теперь мать живет своей жизнью, а ребенок играет с Пандемом, учится с Пандемом, слушает Пандема и перед Пандемом отчитывается. Я понимаю, очень многим это удобно. Никакой ответственности. Никаких усилий. Твое дело родить, а там — само вырастет. Посмотри на этих ребятишек, у них у самих через пару лет будут дети… Они им будут уделять внимание? Вот ты, Лера, будешь уделять внимание внукам?
Внукам, подумала Валерия и вдруг затосковала. Ни с того ни с сего, среди веселья, да еще перед необходимостью как-то отвечать на Дашины реплики.
— Двоюродным внукам, — поправила она через силу.
— Знаешь, — продолжала тем временем Даша, — эти молодые вообще не знают жизни. Мы-то еще помним время, когда можно было просто идти по улице и вдруг попасть под машину. Вполне. Или пойти сдать анализы и обнаружить рак. А эти выросли, как принцы, ни о чем не заботятся, все за них сделается и так…
— Они учатся, — сказала Лерка, безуспешно давя в себе раздражение. — Шурка сидит за учебой по восемь часов каждый день. И два часа пашет в тренажерном зале.
— Разве это учеба? Я смотрю в Иванкины тетради — не понимаю ничего. Ни задач, ни примеров, ни диктантов. Картиночки, рисуночки, стрелочки. Ни полей в тетрадке, ни оценок в дневнике.
Лерка сжала кулаки. Короткие ногти впились в ладони; Лерке хотелось сказать что-то обидное, может быть, даже ударить эту глупую самоуверенную Дашу, и прав Костя, тысячу раз прав, что сбежал от нее к какой-то девке…
«Что с тобой, Лерка, дружочек?»
Она прекрасно понимала, что Даша не сказала и не сделала ничего, способного породить в душе эту мутную бурю. Вероятно, не в Даше дело?
«Вот такой у тебя милый характерец…»
Даша вдруг поднялась, вглядываясь в мерцающую цветную полутьму:
— Вот, для родственников времени нет… Извини, Лерочка, я сейчас…
И потерялась в ночи где-то на полдороге к большому видеоэкрану, где крутили на радость гостям семейные хроники, где незнакомая девочка лет семи купала в ванне игрушечного котенка.