Утопия
Шрифт:
— Жителю древнего мира… да хоть начала двадцатого века, зачем далеко ходить… Любой компьютер показался бы всеведущим. А голос внутри головы… Разве невозможно представить себе технологию… Микрочип, с помощью которого звуки и изображения передаются прямо в мозг… Это в какой-то степени общее место, вы меня извините…
— Общее место?!
Отец Георгий развел руками:
— В свое время я во множестве читал журналы — научные, псевдонаучные… Откровенно фантастические…
— Значит, Пандем — суперкомпьютер?
— Ну, не так уж прямолинейно…
— А
Отец Георгий сорвал с дерева еще пару ягод:
— Ну… я всего лишь могу сказать вам, что думаю. А вы можете верить мне или нет… А что до официальной Церкви… тут не все так просто. От лица всей Церкви я говорить не могу…
— А дети? Новое, совершенно другое поколение, по сравнению с нами — марсиане…
— Нет. Сравните последнее предпандемное поколение — ваше, например, Ким Андреевич, — и поколение, выросшее две тысячи лет назад. Сравнили? Разница куда больше, чем между вами и вашими детьми… Вы скажете — то десять лет, а то две тысячи. А я скажу: это количественная разница. Не качественная… Вы спросите: разве Пандем не занял в их душах место бога? А я отвечу: за всю историю человечества было много всякого, что пыталось занять место бога в душах детей… И очень часто это всякое… побеждало. На время, Ким, на короткое время…
— Если Пандем суперкомпьютер, — медленно начал Ким, — и если его сведения о мире истинны и полны… А по всему выходит, что это так… Почему он ничего не знает о боге? Почему у Пандема нет доказательств божьего присутствия?
— А вас не смущает, — отец Георгий вытер вишневый сок с усов, — что первые космонавты, оказавшись на орбите, не нашли там никого, сидящего в облаке?
Ким ничего не стал отвечать.
Солнце поднялось высоко. В тени церкви лежали две молодые оленихи, и каждая из них по-своему напоминала Арину. Ким вздохнул.
— У вас на душе тяжесть, Ким Андреевич, — неожиданно сказал отец Георгий.
— Да, — сказал Ким, глядя на дремлющих олених. — Меня разлюбила жена.
Это случилось вскоре после Шуркиной свадьбы. Однажды утром Ким сказал Арине, усадив ее на кровать перед собой:
— А давай поиграем в такую игру: ты сегодня весь день не будешь разговаривать с Паном?
Уже потом он понял, что тон был выбран неверно. Арина давно не ощущала себя ребенком рядом с мужем; Ким ошибся — вероятно, утратил нюх, привыкнув советоваться с Пандемом. А может быть, просто не повезло. Слишком волновался.
— Не понимаю, — сказала тогда Арина и сказала резковато: — Почему?
— Потому что сегодня воскресенье, — сказал Ким. — Я хочу видеть в твоих глазах тебя, твои мысли, а не тень вашего разговора. Понимаешь?
(Это была следующая ошибка. Он начал ее упрекать,
Арина сидела перед ним напрягшись и — Ким видел — спрашивала у Пандема, за что ей такая обида от близкого человека.
Тогда он взорвался.
Нет, он ничего не сказал. Слава богу, на это у него хватило выдержки. Он просто поднялся… даже не хлопнул дверью. Просто поднялся и вышел.
И не вернулся вечером домой. Не позвонил. Арина и без того знала от Пандема, где он и что с ним. Нет повода для волнений.
…В какой-то момент, сидя в моторной лодке посреди речки, он малодушно подумал: а хорошо бы, она волновалась. Хорошо бы, ревновала хотя бы. Отправиться в бордель? Гнусно…
Моторку он взял на пристани. Там был тент, чтобы ночевать, и ручной ресторанчик, чтобы готовить еду.
Внутри его была совершенная, непривычная тишина. Никто не разговаривал с ним. Иногда Киму казалось, что он оглох. Ночью, выпив лучшего вина, которое нашлось в ресторанчике, он говорил сам с собой. Ему было смешно, потому что Пандем, великий Пандем, сверхсущество и вторая Природа, обиделся, наверное, и решил Кима наказать…
Под утро он понял, что ошибся снова. Пандем чувствовал, как были бы болезненны для Кима — сейчас — попытки завязать разговор, и, с обычным своим тактом, дал ему возможность побыть наедине с собой.
Прошла неделя. Ким вспомнил, как определяют время по часам, и как управляют механизмами, и как пользоваться картой. И много чего вспомнил, неторопливо и подробно — мальчика-Пандема возле горящей машины, молоденькую Арину в день их первой встречи… Рождение Витальки, рождение Ромки…
И, вспоминая, он сделался — впервые за много лет — чудовищно, космически одинок.
Отец Георгий молчал. Вертел очки в руках. Смотрел на Кима широко посаженными, жесткими черными глазами:
— Вы поймали меня… подловили, сами того не желая, Ким… Вам нужен кто-то… посредник между Пандемом и вами?
— Я не могу просить вас…
— Конечно. Я так здорово объяснил вам, что перед господом Пандем — ничто… Карманный калькулятор. А сам я десять лет не говорю с ним. Это больше, чем привычка…
— Извините, — Ким поднялся. — Я пойду.
— Я могу посоветовать вам больше молиться. И просить помощи у Него. И вверять себя Его воле…
— Да, да…
Наверное, Ким надеялся, что после сбивчивой исповеди станет легче на душе. Нет, не стало.
Теперь он шел к выходу. Тропинка была вымощена кирпичами, сквозь щели пробивалась трава… Возле самой калитки его догнал окрик:
— Погодите, Ким Андреевич!
Ким обернулся.
Отец Георгий спешил следом. Очки в его руках бросали во все стороны нервные белые блики.
— Погодите, Ким… Одну минуту. Рано или поздно это должно было случиться…
Ким не знал, оставаться ему или уходить. Отец Георгий крепко взял его за рукав и водворил обратно на скамейку: