Утопия
Шрифт:
Дышать. Ровно, глубоко. Никаких че-пе.
Она потянулась вперед, словно собираясь ткнуть пальцем в объектив видеокамеры. Но впереди и сверху не было ничего – ни Петра, ни солнца над водой. Вытянутая Лидкина рука оставалась у нее перед глазами – непривычно толстая, будто размазанная по стеклу.
«С меня хватит!»
Она ударила ластами – примерно так бьет хвостом рыбина, угодившая в полиэтиленовый кулек. И еще несколько секунд ей казалось с перепугу, что все кончено, ничего нет, сердце не бьется, – вот она, противоположная сторона Ворот, снулый мир, где Лидка была лишь однажды, но не хотела
А потом оказалось, что ее тянет куда-то без учета ее желаний. Тонкий трос напрягся, и с каждым его рывком утяжеленный пояс все сильнее врезался в голый Лидкин живот.
Вот она, подсвеченная солнцем поверхность – далеко. И вот оно, днище катера – еще дальше. Тянутся ввысь два перламутровых дерева – из узкой груди Петра, из прокуренных легких Виталия. Третье – над Лидкиной головой; мешает смотреть вода, набравшаяся в маску. Рука инстинктивно тянется протереть глаза, но натыкается на стекло.
Ее спутники – она не могла разобрать, кто из них кто, пока не увидела болтающуюся на ремне камеру, – спешили к ней с двух сторон. Трос на мгновение ослабел и напрягся с новой силой. Один из пловцов – скорее всего, Виталий – размахивал рукой перед Лидкиным носом, указывал вверх, ведя немедленно всплывать; под водой движения получались плавными, замедленными, недостаточно убедительными.
В этот момент второй пловец вытянул руку, указывая куда-то Лидке за спину. Она обернулась.
Под водой их туши казались неожиданно огромными. Каждая была размером с тот грузовик, на котором приехала в Рассморт передвижная электростанция.
Трос рванулся снова. Пояс врезался в тело, от боли Лидка едва не прокусила загубник. Один из ее спутников торпедой рванул вверх, только ласты мелькнули. То был Петр Алексеевич; Лидка увидела плавно опускающуюся ко дну видеокамеру.
Черное глянцевое существо оказалось в метре от Лидки. А может быть, ей померещилось, ведь вода мешает правильно оценить расстояние; темная морда была огромная, как экскаваторный ковш. Мгновение – и дальфин повернулся боком, скосив на Лидку острый маленький глаз. Некоторое время они смотрели друг на друга, и Лидка готова была руку отдать на отсечение, что зверь смотрит удивленно. Изучающе. Свободный зверь, единственное высшее существо, умеющее выживать без помощи Ворот…
Потом ее потащили наверх одновременно страховочный трос и гэошник Виталий, причем Лидка затруднялась определить, кто из них причинял ей больше боли.
Потом голова ее оказалась над водой, и первым делом она стянула маску. Катер оказался неожиданно далеко, тем не менее отлично видно было, как мокрый, жалкий Петр крутит ворот лебедки, а Саша стоит, упершись ногой в борт, и вроде бы отдыхает. Лидку рывками тащило по волнам – подобным образом когда-то наказывали провинившихся матросов; рядом плыл Виталий, и за ним, кажется, оставался пенный след, как за моторной лодкой…
Глянцевая туша взметнулась над волной. Высоко, метра на полтора; прежде чем дальфин успел погрузиться, в боку у него появились три маленькие черные дырки.
Лидку тащило спиной вперед, и она все прекрасно видела. Над водой взметнулось живое гибкое тело – обратно упало, шлепнулось издыхающее мясо, еще подрагивающее, еще желающее жить, замутняющее воду вокруг, и волна становилась грязно-коричневой…
А может
Совсем рядом мелькнула, едва показавшись из воды, аспидно-черная спина. И Саша снова успел выстрелить.
Лидку втащили на катер, причем ей показалось, что на борту остаются сорванные клочки кожи; конечно, это ее воображение снова хватило через край.
Виталий сорвал ласты. Как был, не снимая баллона, кинулся за руль. Зачихал мотор, высокая волна швырнула катер так, что Лидка едва не вывалилась снова.
А может, это не волна?!
Саша выстрелил еще. И еще. Лидка мельком увидела его лицо – отрешенное лицо довольного жизнью убийцы.
Мотор заработал, катер высоко задрал нос, пытаясь тащить за собой неподобранный якорь. Саша опустил пистолет, шагнул к Лидке – она не удивилась бы, если бы он и ее продырявил за компанию. Но вместо этого щуплый гэошник переступил через нее, как через рухлядь, перебрался на корму и что-то там сделал с якорным канатом.
Катер рванул вперед – Саша едва удержался.
Дальфины уходили в море, увлекая за собой агонизирующих собратьев. Двоих? Троих? Лидка не видела.
Она смотрела на Сашину загорелую спину с проступающими позвонками.
Пистолет он так и не выпустил. Держал в опущенной правой руке.
…Д. – единственные адаптированные к апокалипсису высшие существа. По анатомии и физиологии взрослые особи близки к млекопитающим, однако по способу размножения Д., как ни странно, яйцекладущие. Цикл развития Д. в точности похож на цикл развития насекомого; самки делают кладку раз в двадцать лет, накануне апокалипсиса. Кризисные изменения во внешней среде, а иногда даже их предвестники провоцируют развитие личинки Д. – глефы. В разгар кризиса глефы покидают скорлупу яиц и выходят на сушу. Личинки Д. смертельно опасны для всего живого. Малоуязвимые, устойчивые к высоким температурам, они не нуждаются в убежище и переживают апокалипсис без укрытия. Возвращаются в море после того, как прекращается сейсмическая активность. Следующая стадия развития – куколка. Внутри ее Д. пребывает всего от месяца до двух, после чего на свет появляется взрослая особь.
Д. остается одним из наименее изученных существ планеты. Происхождение Д. и природа его адаптационных механизмов до сих пор неясны. Отсутствие информации порождает домыслы. Так, Д. стали находкой для писателей-фантастов, которые в своих произведениях приписывают этим существам то разум, то внеземное происхождение, то мистическую связь с Воротами, то все эти свойства одновременно.
Вечером на берег выбрались крабы. Казалось, сами камни зашевелились, поднялись на членистые лапы, выкатили бессмысленные блеклые глаза и толпой поползли туда, где на груде скальных обломков лежал отторгнутый морем дальфиний труп.
Археолог Петр Алексеевич пил неразбавленный медицинский спирт и плакал. Сегодня он оказался трусом, бросил товарищей в беде и утопил казенную видеокамеру с ценными записями. Археолог был близок к самоубийству, несмотря на то что никто даже взглядом не уязвил его, не то что словом.