Утопленник
Шрифт:
Папа Лады не то чтобы вор в законе, но что-то около того, отдал на месяц «фантазёра-террориста» в рабство, где весь день до изнеможения он вытанцовывал лезгинку, а ночью как пёс смердящий — из клетки всю ночь напролёт выл на луну под аккомпанемент скрипучей скрипки. И к тому же после появления домой бедолагу ждал приревновавший Буян, раскаченный до безобразия, да ещё с семилетнего возраста занимающийся самбо.
— Я тебя тоже, Решка-Рамси. Моя шлюшка.
— И ты — моя шалавка.
Третий мотоцикл не в меру мощный, чёрный, широченное заднее колесо, как у трактора, обода колёс — красные на белом, за рулём восседал парень Рамси — Буян. Он как орангутан попрыгал задницей
— Я сейчас дам тебе, ты её любишь. Любвеобильная… — Он показал Ладе козу, растопырив пальцы — указательный и мизинец правой руки, унизанные блестящими широкими перстнями.
— Тебя тоже люблю, сын суки. — Решка-Рамси вытянула губы и чмокнула в воздух.
— Смотри у меня! — крикнул Буян в ответ и изобразил руками какие-то жесты, наверное, только им одним понятные, так как Рамси вытянула игриво губки и покачала головой, говоря этой мимикой: «Да хрен тебе в одно место».
Позади него на маленьком сиденье почти на самом заднем колесе сидел гот, в атласном чёрном пиджаке до колен и без шлема. Парня звали Уж. Он потёр пальцами по своей бородке Арамиса из Советского фильма и подошёл к Максим, пожал ей руку. Она поцеловала его в щёку.
— Новая наколка, Рэфа? — спросила Максим, бровями повела на ладонь Ужа: имя Рэфа он поменял год назад, а так было Илья.
Уж посмотрел на собственную ладонь, пожал плечами и ответил лишь улыбкой. Татуировка на кисти в виде морды летучей мыши, или, скорее всего, демона со сдвоенным — вверх-вниз — носом летучей мыши и оскалом длинных кривых зубов.
— Максим, куда рванём?! — крикнул Борис и повернулся к Рамси. — Куда двинем, снова на ваше кладбище, со жмурами тосковать? Или, быть может, к байкерам в бар пивка попьём, а потом на луга, постреляем по финистам из ружей.
Уж как-то нехотя взглянул на Бориса и потом посмотрел на Максим словно прося.
У-ку, нет, повела она головой еле заметно. Рэфа уныло выдохнул. У них с Максим был свой огромный секрет. Однажды — вообще-то, одно время они были влюблены друг в друга — на кладбище они опились абсента и лишили друг друга девственности. Орально. А через неделю Макс познакомилась с Жекой и стала его девушкой. Она разрывалась между ними — влюблена в обоих и поэтому не отпускала Ужа от себя. Она задавала себе вопрос, что будет дальше, и ответить не могла: пусть будет пока так, как есть. Рэфа давно хотел уйти, прекратить общение с этой компанией, но Максим это чувствовала и иногда одаривала его горячими поцелуями и давала туманную надежду: только вопрос — зачем?
Максим боялась поведать Жеке — она была уверена, что рано или поздно Жизз узнает, что у неё произошло с Ужом, — который на полном серьёзе собирался на ней жениться. Как-то раз Жиза сказал, если она за него не выйдет, то он убьёт и себя, и её. А если Макс окажется не девственницей, а он верил в телегонию и законы Рита, он порежет весь её род и её саму, а потом уйдёт жить в леса.
— Партизанить? — хохотнув, съязвила Максим. Ведь у них ничего ни разу не было. Жиза сам её не трогал, разве что немного помнёт за сиськи: он ждал, когда ей исполнится восемнадцать лет.
— Весь мир создавать заново, — ответил Жизз.
Сначала вроде прозвучало и выглядело смешно, но однажды Жека сказал, что ему нужно передать в одно место деньги, отвезти, очень далеко. И он предложил идти с ним. Больше недели они добирались по тайге к его дому, который он строил, иногда уезжая на месяц. Старый «уазик», прикрытый тентом и закиданный ветками, как оказалось, на ходу, и ей было очень интересно, как они на нём преодолевали буреломы, реки и камни.
Мягко, утробно заработал мотор, зеркальный хром приятно ослеплял, солнечные блики играли на глянцевой поверхности бака. Максим встряхнула волосами и подняла глаза к солнцу, почувствовала, как Жизз обхватил её упругие груди. «Жека, как всегда, в своём репертуаре. Ещё не хватало на ходу заняться сексом». Она улыбкой одарила мир. «И что это такое, секс?»
С рёвом они понеслись по дороге.
— Ау-у-рра… Ха! — крикнула Максим.
2
Мотоциклы подъезжали к старому кладбищу, где пару веков, как никого не предавали земле. Одно время, лет двадцать назад, разрешали захоронения, и кладбище стало вырастать как на дрожжах, но местные богатеи развопились, подали кучи жалоб и кладбище вновь закрыли. Слева возвышалась старая церквушка, из выцветших серых досок. Вначале тоже, появился батюшка, собрались открывать приход, чтобы была при кладбище, но её выкупил нувориша. И теперь она стояла как главный призрак давнего прошлого. А равносторонний позолоченный крест с кругом в центре, неизвестно сколько столетий возвышавшийся, спилили.
Максим остановила мотоцикл передним колесом впритык к металлическим оградам могил, в которые успели заселить за последние двадцать лет. Она заглушила мотор: мотоцикл довольно стал издавать еле слышные пощёлкивающие звуки.
Справа кусты высокой заросли под нежным ветром шептали приветствие гостям, воздушные облака, будто слегка распылённые на ясном небе, остановились, словно желали подсмотреть за новыми гостями кладбища, узнать, что они здесь будут творить. Далеко, очень далеко завыла псина, и повеяло таким унынием аж пробрало до мурашек. Церковь словно выдохнула из нутра напряжение, проскрипела досками стен. Мир ещё раз качнулся и застыл.
— Эй, народ, просыпайся! — крикнул Буян, повесив шлем на ручку байка. Рэфа медленной походкой, высматривая по сторонам, пошёл по заросшей тропе вглубь кладбища. Жизз достал из кожаных чемоданчиков, закреплённых над задним колесом, пять банок пива и пошёл раздавать друзьям.
— Подожди, — попросила Рамси. Она слезла с мотоцикла, скрепя кожаными штанами, поджала нижнюю губу и произвела замысловатый манёвр: отвела мотоцикл назад сантиметров на пять, потом подала вперёд, поразмышляла пару секунд, свернула руль с колесом набок. — Не мешай им. Пойдём лучше незаметно подглядим, может, мы им помешали заниматься сексом. Кого-то и застукаем.
— Типа, жмурам не положено? Они своё упустили? — спросил Борис. Он наклонился к клумбе на линии расположенных в ряд могил, широким небрежным движением сорвал засохшие стебли репейника, попробовал понюхать: сухой мёртвый репей выпустил колючку под ноздрю.
— Ага, — ответила Лада.
Буян воткнул «икебану» ей в ладошку.
— Других цветов нет, — сказал он. — Сожалею.
— Да ладно, всё равно обожаю.
— Цветы?
— Тебя.
Буян подхватил Решку-Рамси на руки, бицепсы заиграли под кожаными рукавами косухи. Его крепкие, мозолистые от штанги ладони подняли худые ляжки над головой и водрузили Ладу на шею. Борис открыл банку пива, недовольно зашипевшую и выплеснувшую пену, протянул наверх.