Утраченное звено мировой истории (статьи)
Шрифт:
Тут я неожиданно для самого себя нашел в «Британике» слова: «omni culpa i poena» — «от всех вин и наказаний», имеется в виду «господних». Именно это было прописано в первых индульгенциях для рыцарей, естественно, еще до печатного станка Гутенберга. Но я только несколькими абзацами выше именно это и предположил – прощение оптом самых разнообразных по составу грехов. Видно теперь, что предположил правильно.
Самое же главное состоит в том, что с самого начала продажи индульгенций (будь то хоть в третичном геологическом периоде), ни разу до Мартина Лютера, до 1517 года никто, никогда не протестовал против индульгенций, в истории об этом ни слова. Разве можно себе это представить? Ведь это же такая гадкая, противоестественная и обидная штука, которая незаметной в истории не может остаться. Недаром именно на борьбе с индульгенциями Лютер сделал себе мировое имя, а борьба с ними прошла настоящей лавиной по Европе, скоротечной и радикальной.
Не
Теперь обратите внимание на год, в который Мартин Лютер повесил на дверях храма Всех святых (Wittenberg) свои знаменитые 95 тезисов именно против индульгенций. Этот год – 1517, всего через 66 лет после объявления об их продаже. Видите, как быстро реагирует общественность на «беспредел», творимый церковью? А у историков народ сидел, наклав в штаны, целых 422 года, радостно покупая индульгенции, аж с 1095 года. Заметьте, и коммунистическая идеология просуществовала у нас всего 70 лет. Так что 60 –70 лет – вполне каноническая цифра предела для всяких идиотизмов. И уже папа Пий V в 1567 году, ровно через 50 лет после 95 тезисов Лютера, своей буллой отменил все индульгенции за деньги, «и чтоб епископы уничтожили все шорты, в которых индульгенции представлялись». Но индульгенции «из–под полы» и сегодня продаются католической церковью, как у нас православная церковь спекулирует водкой, сигаретами и «золотом» без пробы.
В конце четвертого своего пункта хочу поставить риторический вопрос: неужели Козимо Медичи такой был дурак, что не догадался бы отправить индульгенции в древность? У него же Браччолини в услужении был. Закончу «Лаврентьевской летописью», которую всякий уважающий себя историк знает почти наизусть и поминает чаще, чем «чего изволите?» Обольщаться не стоит. Вечная память Браччолини! Такая же как и Нерону.
В пятых, «к 1462 году Козимо Медичи заполнил папскую казну до отказа», на продаже квасцов, добавлю я, так как согласно истории он ничем другим не торговал, все свое драгоценное время посвятил «поиску» греческих рукописей по всему миру, Платоновской академии. Украшал Флоренцию, галерею «Уфицци», понимаете ли, создавал? Верьте, если хотите, но я–то знаю, что это был первый пик продаж индульгенций, напечатанных по индивидуальному заказу клиентов на станке, украденном у Гутенберга. Прошло ведь ровно 11 лет с первого объявления «на двери собора в Шпрее». Позову в свидетели бизнесменов, специалистов по продажам чего–нибудь нового, такого – разэтакого, чего еще в мире не было. Сколько лет пик продаж длится? Но у меня и другие свидетели есть. «Британика»: «Епископ Альберт Гогенцоллерн принуждал паству и подчиненных священников покупать папские устроения, чтобы получить архиепископство Майнца и Хальберштадта, согласился продвигать продажу индульгенций в своих доменах. При этом 50 процентов доходов шло ему лично, а 50 процентов – в Рим». Как тут не «набить казну до отказа»? И не только римскую. Производственных расходов–то на эти индульгенции практически ноль, особенно с гутенберговым станком.
3. Поджо Браччолини
Жизнь этого ближайшего соратника Козимо Медичи я взял из книги: М.М. Постников. «Критическое исследование хронологии древнего мира», Т.1. «Античность». (Крафт+Леан», М., 2000). Жизнь Фиччино, наследника Браччолини по «переводу древних греков» у меня описана в упомянутой выше книге.
Поджо Браччолини родился в 1380 году в Терра Нуово близ Флоренции. Служил при папах Иннокентии VII, Григории XII, при Александре V в Болонье, куда временно был перенесен Апостольский престол. Поджо «человек с покладистой совестью» уже в 1422 году объявился снова во Флоренции. Уже в молодости он имел «в своем распоряжении богатейшую библиотеку Колучо Салутати, канцлера Флорентийской республики. Написал «Историю Флоренции», обменивался «остроумными и глубокомысленными письмами» с Николаем, Лаврентием и Козимо Медичи. «Как высоко его ценили, доказывают его гонорары: за посвящение «Кироподии» Альфонсу Арагонскому Поджо получил 600 золотых – по тогдашнему времени – это огромный капитал». Свою жизнь он закончил «на высоте большого и властного поста – канцлером Флорентийской республики». Поджио Браччолини – «типичный флорентийский барин, эстет и буржуа, эпикуреец XV века, человек с красивою мечтою и низменной жизнью, человек – вулкан, из которого то брызжет живой огонь, то течет вонючая грязь». «Таков был человек, который «нашел» Тацита».
Первую свою «находку» он сделал «в забытой сырой башне Сен–Галленского монастыря». Там «оказались сочинения Квинтилиана, Валерия Флакка, Аскония Педиана, Нония Марцелла, Проба и др». Вообще–то Браччолини был в молодости
«Продав Альфонсу Арагонскому собственную копию Тита Ливия, Поджо на вырученные деньги купил виллу во Флоренции. Клиентами Поджо были Медичи, Сфорца…». «Собственная копия Ливия» – это говорит о том, что все–таки он был простой писец, а как он делал свои «копии» – теперь уже не установишь.
«Основные рукописи Тацитовых «Летописей» и «Истории», известные под названием Первого и Второго Медицейского списка, хранятся во Флоренции, в книгохранилище, основанном Козимо Медичи», то есть в Лаврентьевской библиотеке. «Два Медицейских списка, соединенные, дают полный свод всего, что дошло до нас из исторических сочинений Тацита».
В 1425 году Поджо Браччолини через Издателя Никколи попытался «заинтересовать» Козимо Медичи, что «некий монах предлагает ему партию древних рукописей, в числе коих несколько неизвестных произведений Тацита». Козимо заинтересовался. Теперь эти рукописи можно было делать, так как не найдя покупателя, нечего было браться что–то подделывать. Игра в прятки (монах все время куда–то прятался) растянулось почти на пять лет. Наконец, в 1429 году Медичи эти «рукописи» получил.
Историк Гошар предполагает, что «они вышли из римской мастерской флорентийца Поджо Браччолини». «Исчислив множество ошибок, которых не мог сделать римлянин первого века, Гошар отмечает те из них, которые обличают в авторе человека с мировоззрением и традициями XV века». Тут бы Гошару надо добавить, что Браччолини и Медичи работали рука об руку, но разве он посмеет поднять свою плебейскую руку на основателя Возрождения? А «писарь» все стерпит.
«Ламбертески предлагал Поджо выполнить какой–то тайный исторический труд. Тайна предполагалась настолько строгою, что Поджо должен был работать в Венгрии, — между тем как его (местонахождение) предполагали бы в Англии. Весь секрет, который от него (Поджо) требовали, а он принимал на себя, показывает, что дельце–то предполагаемое было, хотя и литературное, и ученое, но – не из красивых». Это, могут мне сказать, единственный исторический факт, не надо из него делать обобщающих выводов. Как не надо? Разве воров на каждой краже ловят? Если бы их ловили на каждой, то и воров бы не было. Значит, их ловят редко, а вот – на какой именно в процентном отношении, это уже тайна для меня. Но и не на каждой третьей. Это уж абсолютно точно, иначе бы они вообще не вылезали из тюрьмы.
«Прежде чем начать свою аферу с Тацитом, Поджио пробует запродать Козимо Медичи и Леонелло Д’ Эсте какой–то великолепный экземпляр Тита Ливия – и опять в таинственной обстановке: на сцене дальний монастырь на островке Северного моря…». Самое главное: «Историки предпочли игнорировать работу Гошара, хотя никаких серьезных возражений никем из них выдвинуто не было».
Вот тут самое место у меня для историков. Видите, как Гошар «прикрывает» самого Медичи, которого Браччолини бессовестно «обманывает»? И это историк, так сказать, передовых взглядов, осмелившийся «наехать» на очевидные глупости и мерзости истории, не затрагивая притом «чести» самого Медичи – бедняжечки с пачкой индульгенций под полой. Остальные же историки настолько преданы этой самой говенной истории, что даже и не обращают своего драгоценного внимания на «дурака и предателя интересов истории». Представляете, что они напишут сами? Я–то представляю. Собственно, все мои труды именно этому и посвящены.
Два сапога, как говорится, пара. «Платон стал широко известен только после того, как в 1482 году флорентийский философ Марчелло Фичино принес издателю Венету латинскую (выделено – мной) рукопись «Диалогов», объявив ее своим переводом с греческой рукописи. После опубликования рукописи Фичино читатели сразу же отметили в ней большое число анахронизмов (выделено – автором). Второе издание «перевода» Фичино вышло во Флоренции в 1491 году, третье, по возможности исправленное от анахронизмов, — в 1517 году, в Венеции. (Как раз Лютер вывесил свои тезисы). Греческих рукописей Фичино никогда никому не предъявлял до самой смерти; не нашли их и его наследники – рукописи исчезли бесследно (выделено автором). Лишь через тридцать лет после первого издания Платона венецианский критянин Марк Мазур представил в 1512 году греческий текст сочинений Платона. Этот текст был тотчас напечатан в 1513 году, а затем с постоянными исправлениями он многократно перепечатывался в продолжение всего XVI века». «Знаменательно, что большинство упоминаний имени Платона у «древних» греческих авторов стало известно уже после появления переводов Фичино».