Утраченное
Шрифт:
Когда яблоки созревают, то по ночам они срываются и гулко стучат по крыше прямо у меня над головой. Но меня это совсем не беспокоит, я же знаю, это моё деревце стучит… И спокойно сплю.
Сами яблоки я с него не ем, не люблю, больно они кислые, только в пироге хороши. Зато я люблю сладкую малину, что растёт у нас большими кустами позади подвала.
Подвал большой, насыпной, возвышается огромной горкой слева от дома и курятника. Однажды я залезла на него, чтобы посмотреть сверху на дом и огород, и на заросли малины. Было здорово. Но потом я подошла к самому краю округлой насыпи-крыши подвала, чтоб посмотреть вниз, поскользнулась и полетела под откос,
А ещё однажды оса вонзила мне своё острое жало прямо в глаз, вернее, в верхнее веко. Было больно, но это бы ещё ничего. Глаз совершенно заплыл, был красный, страшный, сначала даже вообще не открывался. Я плакала весь день и всю ночь. И не хотела выходить на улицу, чтобы подружки не видели меня такой. Но потом бабушка меня уговорила. Ко мне пришли Нино и Вита и даже соседский мальчик Рэм. Я думала, они будут смеяться надо мной, но они все меня жалели, очень мне сочувствовали и спрашивали, больно ли мне. А я мужественно отвечала: «Нет. Терпимо.» И видела уважение в их глазах, особенно в глазах Рэма, по-моему, он мне даже немножко завидовал, что это не его укусила оса в глаз, не у него он так страшно опух, было бы что рассказать товарищам.
А у меня всё вечно страшно напухает. Волдыри от крапивы надулись у меня огромные, не такие как у всех, глаз сейчас раздуло чудовищно, следы от комариных укусов были размером со среднюю монету, даже если их совсем не чесать… Меня всегда это раздражало. А вот сейчас подарило мне столько внимания!
И мы весело играли у меня во дворе с девочками и с Рэмом, а потом бабушка угостила нас молоком и конфетами.
Вечером, перед сном, я читала книгу. Глаза, вернее, мой единственный пока глаз, уже начинал слипаться, но мне очень хотелось дочитать, и хотелось продлить ещё этот день. В большой комнате, где спала мама с Георгом, тихонько бубнил телевизор. От этого спать хотелось ещё больше. Я отложила наконец книгу и засмотрелась на игрушки на полочке: барашка, утёнка и мишку. Мишку взяла к себе, обняла его под одеялом, чтобы уютнее было спать. Всё, сон сморил меня.
И опять снилось, как мы бегаем с мамой у пруда, купаемся, плаваем. Некоторые сны повторяются у меня то и дело. Хорошо, когда повторяются такие, как этот, добрые, радужные, прекрасные!…
Мама говорит, что за ночь нам снится огромное множество снов, просто запоминаем мы только некоторые. Если это так, я рада, что мне так часто запоминается этот, про нас с мамой на пруду. Я ведь и правда обожаю ходить с ней на пляж.
_________________
ГЛАВА 6
Бабушка с дедушкой купили козочку. Ох, с каким любопытством рассматривает её Мэри! Да и я тоже. Козочка белая, как и Мэри. Это небольшая козочка, и бабушка говорит «смирная». Я даже смогла погладить козий лобик. Я назову её Линда и буду сама иногда пасти, я уже пообещала бабушке.
Козочка маленькая и очень хорошенькая, с курчавой белой шёрсткой и блестящими глазками. Мы с бабушкой привесили ей бубенчик на ошейнике с надписью Линда и указанием нашей улицы и номера дома, на случай, если вдруг козочка потеряется, но я очень надеюсь, что этого не произойдёт.
Пока мы рассматривали козочку у нас во дворе, пёс Буян, что сидит в будке на цепи, отчаянно лаял. Буян огромный, лохматый и выглядит он очень угрожающе, но, на самом деле, он ужасно добрый, ни
– Тише, Буян, тише! – говорила я ему. Я даже подошла к нему, присела перед ним на корточки и долго гладила, чтобы он не обижался.
Я помню как мы взяли Буяна, он был маленьким пушистым комочком с кривыми забавными лапками, с маленькими ушками.
Я носила его на руках, прижав к груди, и обожала с ним играть. Тогда ещё трудно было представить, что он вырастет в такого огромного цепного пса. Я люблю Буяна, люблю обнимать его за его мохнатую мощную шею, теребить ему холку. Иногда я беру Буяна с собой на прогулку в лес. И тогда он носится вокруг меня, прыгает, виляет своим мохнатым хвостом! Мои подружки Нино и Вита тоже всегда радуются, когда я беру Буяна гулять с нами. Я же говорю, он добрый! Они обе тоже играют с ним, гладят его по огромной голове, лохматой спине… Бросают ему палку, и Буян, высунув свой длинный и гладкий розовый язык, несётся за палкой и приносит её назад! Мне кажется, в эти минуты он счастлив!
Этим летом Буян заболел. Говорили даже, что он, возможно,… «издохнет». Он лежал неподвижно в своей будке, часто как-то глубоко и очень тяжело вздыхал, совсем не выходил, отказывался от еды и только изредка пил не спеша воду. Глаза у него тогда были грустные-прегрустные, нос сухой и горячий. И он всё время поджимал беспомощно лапы, они у него почему-то всё мёрзли. Рэм, соседский мальчик, принёс нам какое-то лекарство, они давали такое своей дворовой собаке Белке, когда та болела. Рэм сказал мне:
– Не бойся. Он поправится. Белка же поправилась.
А я всё плакала и часами сидела рядом с будкой, гладила Буяна. Я даже принесла ему своё любимое лоскутное одеяло. Это одеяло сшила мне бабушка своими руками. Оно чудесное!… Всё из разноцветных ярких лоскутков; разного размера, цвета, с разным орнаментом; прямоугольные кусочки ткани плотно пригнаны один к другому и составляют неповторимый, какой-то волшебный рисунок. Одеяло мягкое, верх его лоскутный, а низ однотонный, из гладкой красной материи, очень приятной для тела! Моё любимое одеяльце. Я отнесла его в будку к Буяну, укрыла своего пёсика, чтобы ему не было холодно и чтобы его блестящие чудесные глазки стали повеселее.
Когда бабушка это увидела, она сказала:
– Ох, Лара. Одеяло-то теперь придётся выбросить, домой его уже не возьмёшь.
Мне было очень жаль! Прямо до слёз. Но я ответила:
– Прости, бабуль. Я очень любила эту «одеялочку»! Но, может, Буяну она сейчас нужнее?…
По-моему, бабушка простила мне этот поступок и не обиделась. По крайней мере, она тогда просто поцеловала меня в макушку и не стала ругать.
А Буян выздоровел. Наверное, конечно, ему помогли лекарства (спасибо огромное Рэму), но, может, и моё одеяло немножко тоже…
______________
ГЛАВА 7
В августе поспели сливы. Мама, бабушка, дедушка и даже я, хотя меня никто об этом не просил, собирали их в большие эмалированные вёдра. Вёдра были разные: белые, голубые, зелёные, коричневые… А сливы все одинаковые: тёмно-синие с фиолетовым оттенком и голубовато-белым налётом, от которого они казались не гладкими, какими и были на самом деле, а словно немного… бархатными. Они сладко пахли и оставляли невидимо-тонкую липкую плёнку на пальцах.
Теперь вёдра со сливами стояли ровным строем вдоль забора, наполненные доверху и даже с горкой. Сливки такие красивые! С тугими, сочными, яркими бочками!