Утраченные иллюзии

Бальзак Оноре де

– Чего ради ты извращаешь смысл моих статей?
– сказал Люсьен, написавший этот блестящий очерк лишь для того, чтобы придать больше силы своему протесту.

– Я?!-вскричал Лусто.

– Но кто же извратил мою статью?

– Милый мой,- смеясь отвечал Этьен,- ты еще не в курсе дел. Амбигю подписалось на двадцать экземпляров, а доставляются лишь десять: директору, капельмейстеру, режиссеру, их любовницам и трем совладельцам театра. Таким путем каждый театр на Бульварах платит газете восемьсот франков. Столько же дают ложи, которые посылают Фино; я уже не считаю подписки актеров и авторов. Следовательно, эта шельма получает на Бульварах восемь тысяч франков. По малым театрам суди о больших. Понял? Мы обязаны

быть весьма снисходительными.

– Я понял, что не волен писать то, что думаю...

– Э! Не все ли тебе равно, если ты из этой кормушки кормишься?-вскричал Лусто.- Но позволь, мой милый, за что ты разгневался на театр? Должна же быть какая-нибудь причина для разгрома вчерашней пьесы. Громить ради того, чтобы громить, значило бы порочить газету! Если бы газета клеймила за дело, она бы утратила своих влиятельных покровителей. Директор чем-нибудь тебя обидел?

– Он мне не предоставил места.

– Куда ни шло!-сказал Лусто.- Я покажу твою статью директору, скажу, что я ее смягчил; для тебя это полезнее, чем напечатанная статья. Завтра проси у него билеты, и он будет их тебе выписывать по сорок штук ежемесячно, а я тебя сведу с одним человеком, ты с ним условишься относительно сбыта; он будет у тебя скупать билеты со скидкой в пятьдесят процентов против стоимости. Театральными билетами торгуют, как книгами. Ты увидишь разновидность Барбе - главаря клаки. Он живет неподалеку отсюда; у нас есть время, пойдем к нему.

– Но, позволь, мой милый, Фино пускается на гнусные проделки, он практикует косвенные налоги... Рано или поздно...

– Какой вздор! Откуда ты свалился?-вскричал Лусто.- За кого ты принимаешь Фино? Под мнимым простодушием, под личиной Тюркаре, под невежеством и глупостью скрывается лукавство шляпочника,- ведь Фино его потомок. Неужто ты не видел в конторе газеты старого солдата времен Империи, дядю Фино? Дядя этот не только с виду приличный человек, но еще, к счастью для него, слывет дурнем. Он-то и опорочен во всех денежных сделках. В Париже для честолюбца сущий клад иметь подручного, готового набросить на себя тень. В политике, как и в журналистике, бывает множество случаев, когда начальство должно стоять в стороне. Будь Фино политическим деятелем, его дядя состоял бы при нем секретарем, взимал бы в его пользу дань, как это водится в департаментах при проведении каждого крупного дела. Дядюшку Жирудо с первого взгляда можно принять за простака, но он достаточно лукав, чтобы быть негласным сообщником. Он стоит на страже, он ограждает нас от докучных новичков, от жалоб, от скандалов, и я не думаю, чтобы в какой-либо другой редакции нашелся ему равный.

– Он отлично играет роль,- сказал Люсьен,- я видел его в деле.

Этьен и Люсьен отправились на улицу Фобур-дю-Тампль, и там Лусто остановился перед одним красивым зданием.

– Господин Бролар дома?-спросил он привратника.

– Ка-ак!
– сказал Люсьен.- Главарь клакеров и вдруг господин?

– Милый мой, у Бролара двадцать тысяч ливров ренты, все драматурги с Больших бульваров у него в руках: у него, как у банкира, открыт на каждого из них личный счет. Авторские билеты, контрамарки продаются. Бролар сбывает этот товар. Займись немного статистикой: наука довольно полезная, если ею не злоупотреблять. Пятьдесят даровых билетов в каждый театр - это составит двести пятьдесят билетов в день; стало быть, если в среднем они стоят по сорок су, Бролар ежедневно выплачивает авторам сто двадцать пять франков и столько же сам наживает. Стало быть, одни авторские билеты приносят ему около четырех тысяч франков в месяц, сорок восемь тысяч франков в год! Предположим, убытку двадцать тысяч, ведь ему не всегда удается сбыть билеты...

– Отчего?

– О! Билеты, поступающие в театральную кассу, подрывают торговлю даровыми билетами, которые не обеспечивают нумерованных

мест. Короче, театр сохраняет за собой право располагать местами. Притом выдаются погожие дни и идут скверные пьесы. Стало быть, по этой статье Бролар имеет тысяч тридцать годового дохода. Затем клакеры - еще один промысел. Флорина и Корали его денницы; откажись они платить этот оброк, им не срывать рукоплесканий, обязательных при их выходе и уходе со сцены.

Лусто давал разъяснения вполголоса, всходя по лестнице.

– Париж - удивительный город,- сказал Люсьен, открывая повсюду какую-нибудь корысть.

Опрятная служанка ввела обоих журналистов к "господину" Бролару. Торговец билетами, важно восседавший в кабинетном кресле перед большим секретером с цилиндрической крышкой, встал, увидев Лусто. Бролар был одет в серый мелитоновый сюртук, панталоны со штрипками и красные домашние туфли, точно доктор или адвокат. Люсьен признал в нем разбогатевшего простолюдина: руки клакера, лукавые глаза, обыденное бесцветное лицо, на котором разгул, точно дождь на крыше, оставил свои следы, седеющие волосы и довольно глухой голос.

– Вы, конечно, пожаловали ради мадемуазель Флорины, а вы ради мадемуазель Корали?-сказал он.- Я хорошо вас знаю. Будьте покойны,- сказал он Люсьену,- я покупаю клиентуру Жимназ, я позабочусь о вашей возлюбленной и оберегу ее от всяких козней.

– От этого не отказываемся, дорогой Бролар,- сказал Лусто,- но мы пришли по поводу редакционных билетов, предоставленных нам театрами на Бульварах: мне - в качестве главного редактора, моему другу - в качестве рецензента.

– Ах, да! Фино продал свою газету. Мне об этом говорили. Везет же этому Фино! Я в его честь даю обед в конце недели. Если вам угодно доставить мне удовольствие, пожалуйте вместе с супругами; будет пир горою; у меня соберутся Адель Дюпюн, Дюканж, Фредерик дю Пти-Мери, мадемуазель Милло, моя возлюбленная. Вдоволь повеселимся! И тем более вдоволь выпьем!

– Дюканж, видимо, в стесненном положении, он проиграл процесс.

– Я ему одолжил десять тысяч франков, успех "Ка-ласа" вернет деньги; а я достаточно его подогрел! Дюканж - человек с головой, с большими способностями...

Люсьен, слушая суждения этого человека о писателях, подумал, что он грезит.

– Корали преуспевает,- сказал Бролар с видом знатока.- Если мы с нею поладим, я ее тайно поддержу против возможных интриг при ее первом выступлении В Жимназ. Послушайте: ради нее я посажу на галерею прилично одетых людей, они будут смеяться и одобрительно перешептываться, словом, всячески вызывать на рукоплескания. Прием для женщины весьма выгодный. Корали мне нравится. Вы, должно быть, ею довольны, она сердечная девушка. О, я могу провалить, кого хочу...

– Но покончим вопрос с билетами,- сказал Лусто.

– Что ж, я буду заходить за ними в первых числах каждого месяца. Вашему другу я предложу те же условия, что и вам. У вас пять театров, вам дадут тридцать билетов: это примерно семьдесят пять франков в месяц. Не желаете ли получить аванс?-сказал торговец билетами, подходя к секретеру и выдвигая ящик, наполненный экю.

– О нет, нет,- сказал Лусто,- мы это прибережем на черный день.

– В ближайшие дни, сударь,- сказал Бролар, обращаясь к Люсьену,- я приду к Корали, и мы с ней столкуемся.

Люсьен с глубоким удивлением рассматривал кабинет Бролара, он там увидел библиотеку, гравюры, пристойную мебель. Проходя через гостиную, он заметил обстановку, равно далекую от скудости и от расточительности. Столовая показалась ему отделанной с особой тщательностью. Он пошутил на этот счет.

– Бролар - хлебосол,- сказал Лусто.- Обеды его упоминаются в драматургии и соответствуют его капиталам.

– Вина у меня хороши,- скромно отвечал Бролар.

А вот и мои поджигатели!
– вскричал он, услыхав сиплые голоса и топот ног на лестнице.