Утренние слёзы (Рассказы)
Шрифт:
— Приедешь? — тихо спрашивала она.
— А куда?
— Договоримся как-нибудь. Ты мне «до востребования» напишешь, а я тебе тоже… И договоримся.
— Но ведь вот какая штука! — воскликнул в тихом хохоточке Шаблонов. — Я ведь тоже, понимаешь, а я ведь, честное слово, люблю свою жену!
— Ну и что… люби себе на здоровье.
— Чудеса! — искренне удивлялся он, отстраняясь от Сашеньки. — Ладно, я приеду… Или ты приедешь, куда я скажу. Хорошо?
— Хорошо. А сейчас, ты знаешь, я спать очень хочу! Глаза закрываются… Я до утра у тебя тут посплю? Я даже белье сниму с кровати и просто под одеялом посплю. Ты не обижайся, я боюсь сейчас к себе идти. Все спят, надо стучать. А
И она, пошатываясь, прошла к кровати.
— Зачем же белье снимать? Спи так. Это мой номер… Спи как следует, — шепотом сказал Шаблонов.
— Спасибо, — ответила Сашенька, голубея в проредившейся предутренней тьме. — О, господи! — вздохнула она, в трепетном ознобе укрываясь одеялом, залезла под него в тренировочном костюме. — Увез бы ты меня отсюда, я бы тебя так любила за это! — И сразу уснула.
Шаблонов долго ворочался, вздыхал, приподнимаясь на локте, вглядывался в смутные очертания спящей девушки, чувствуя себя опять чуть ли не матерью подле спящего больного ребенка. Именно больного, потому что Шаблонов не в силах был понять, объяснить себе эту странную гостью, чужую невесту, спящую у него в номере и верящую в свою любовь к далекому неудачнику, которому она заранее собиралась изменять и даже договорилась о будущей этой измене с незнакомым мужчиной. Она и свадьбу-то свою ждала, наверное, для того, чтоб почувствовать себя наконец свободной, сохранив девственность для ревнивого мужа как подарочек, как великую добродетель, отпускающую все ее будущие грехи.
«Странный и несчастный человек, — думал Шаблонов, вглядываясь в безмятежное ее лицо. — За два месяца до свадьбы с кем-то опять пить вино, с кем-то целоваться, ночевать в чужом номере с мужчиной. Что это? Полное равнодушие или детсадовская общительность, вера в себя или неверие ни во что? Непостижимо! „Хорошо, я приеду“… Отговорка, конечно. Лишь бы уснуть. Поесть, пощекотать себе нервы и уснуть… Какой же она все-таки еще звереныш… Одно удовольствие на уме, только удовольствие, во что бы то ни стало — удовольствие! Не пришла первой — слезы. Как же иначе! Не получила удовольствия. Детский сад! Вот ведь какая бедняжка!»
Жалость, похожая на жалость к своему взрослому ребенку, не представляющему себе, что такое любовь, граничила в нем с нарастающим тоскливым раздражением.
С такими невеселыми и сумасбродными раздумьями Шаблонов встретил рассвет. За окном гулко зачирикали воробьи. В воздухе захлопал крыльями, словно бы разминаясь после сна, сизый голубь. Заворчала и истошно взвыла кошка, и почудилось вдруг, что за окном проснулись жители каких-то карликовых джунглей: свирепые хищники и их жертвы.
Шаблонов понял, что не уснет, что ему уже нельзя даже этого делать, потому что надо вовремя разбудить Сашу, чтоб их не застали врасплох ее подруги или дежурная. Спящий дом показался ему каким-то враждебным станом, стерегущим его, осажденного в этой комнате, и ждущим мгновения, когда он откроет свою дверь, чтобы с гиканьем броситься на него и разорвать на части. Он с нетерпением ждал семи часов утра, чтобы выпроводить гостью.
— О-ой! — воскликнула она вдруг с испугом. — Где это я? — И, пяля на него сонные, опухшие глаза, с истерическим каким-то ужасом спросила: — Что это? — Но тут же обмякла и с облегчением вздохнула: — Надо же, как испугалась! — сказала она, приходя в себя. — Что, надо идти, да? — Сбросила с себя одеяло, садясь на кровати и шаря босыми ногами туфли. — Дай мне расческу… Ой, и попадет мне от Зойки! Она небось думает, что я утопилась с горя.
Она торопливо, с треском расчесывала волосы, чуть ли не ломая зубья маленькой мужской гребенки.
—
— Не торопись.
— На кого я похожа? — спросила она, продолжая рвать свои волосы. — Морда опухшая?
— У тебя не морда, а очень симпатичное лицо, — сказал он насмешливо. — Ты-то хоть выспалась?
— Конечно, — откликнулась она. — А ты что, не спал? Почему?
— Уснешь тут… — засмеялся Шаблонов, удивляясь наивности ее вопроса.
— Ну, ладно, давай я тебя поцелую и пойду…
И она прижалась к нему одним из тех ночных поцелуев, от которых у него голова шла кругом.
— Подожди, — сказал он, переводя дыхание. — Мы увидимся? Ты сегодня уезжаешь? Остаться никак не сможешь?
Она прикусила в мгновенной задумчивости верхнюю губу, нос ее, словно был эластичным, вытянулся.
— Нет, — сказала она, — не смогу. А зачем?
— Погуляли бы… посидели, где-нибудь…
— Мне завтра на работу. Нельзя. Я тебе напишу. Знаешь, когда напишу? Сразу же после свадьбы… Это значит, числа десятого сентября. Москва, Главпочтамт, да? Придешь за письмом?
— Приду.
— Тогда напишу. — И она велела записать свой адрес, тоже «до востребования», взяв и у него листок, вырванный из записной книжки. Взглянула на его фамилию и улыбнулась загадочно.
Ее фамилия была, видимо, переделана на русский лад из украинской: Павлюкова — предки были Павлюками.
— Забудешь, — сказал Шаблонов с усмешкой. — Выйдешь замуж… и привет.
А она очень удивилась и даже как будто обиделась.
— Я никогда тебя не забуду! Ты что? — сказала она с возмущением. — Как это можно!
— Ну, вот и хорошо, — засмеялся Шаблонов. — Ты, Сашенька, прелесть! Ничего подобного никогда не встречал, и вообще… Ладно, беги. Беги и не оглядывайся. Оглянешься — окаменеешь… Прощай.
— До свидания, — сказала она и, сменив озорную улыбку на какую-то вспышку страха, приоткрыла дверь, выглянула в коридор и тут же выскользнула из комнаты.
Это случилось в июле, а в середине сентября, сделав большой крюк по городу, Шаблонов, чувствуя себя преступником, зашел на Главный почтамт, в огромный и мрачноватый зал с вереницей стеклянных окошечек, под одним из которых было написано как раз то, что он искал: «Корреспонденция до востребования». Стараясь быть спокойным и не выдавать своего волнения, он молча протянул паспорт и с удивлением увидел, как девушка с механическим равнодушием в движениях отобрала для него одно, второе, а потом и третье письмо. Осевшим голосом он выдавил слова благодарности, закашлялся и, усевшись за колонной, принялся читать письма, не соблюдая порядок их написания.
Первое, что он понял, — что свадьба расстроилась, а жених — собака. Второе, что жених — ужасная собака, а свадьба поэтому не состоялась. И третье — очень хочется увидеться, обо всем поговорить, посоветоваться, как быть. Каждое письмо оканчивалось строчкой: «Целую. Ваша Саша».
«Я теперь работаю диспетчером на автобазе… Работа интересная, живая, все время с людьми, — писала она, сделав ошибку в слове „интересная“. — Коллектив хороший, дружный. Меня все любят, и я их тоже всех люблю». И даже шутила: «Все время улыбаюсь, веселюсь. Не горюю нисколечко! — писала она, сделав две ошибки в одном слове: „нисколичка“. — Приезжайте в гости. У нас хорошие яблоки уродились. Привезете своей семье яблоков, жена спасибо скажет. Вы мне понравились, как человек. Жду от Вас письма. Напишите, приедете или нет. („Опять ошибка, — отметил Шаблонов. — „Приедите“. Училась, наверное, на тройки“.) Целую. Ваша Саша. Павлюкова», — добавила сна свою фамилию и полностью написала домашний адрес.