Утренний Конь
Шрифт:
— Не надо. Все уладится, девочка. Варя, что это там, в небе? Слушай, слушай, журавли к морю летят и дальше, за само море… Вернутся и принесут на своих крыльях веселые зеленые дни! Последние журки…
— Журавчики, — подтвердила Варька. — А я исключенная… журавчики…
— Не плачь.
Но Варька еще долго плакала. Слезы, смешиваясь с дождем, текли по лицу девочки.
«Пусть выплачется, — думала Ольга. — А в школу Варька вернется…»
Журавли летели. И Ольге казалось, что и перед ней, как перед журавлями, поет ветрами большое тугое небо, и в нем,
Когда они пришли в Козырево, было одиннадцать часов вечера.
— Есть ли тут гостиница? — спросила Ольга.
— А зачем? Вы у бабки Алены остановитесь. У нее комната свободная… — все еще всхлипывая, но уже тише, ответила Варька. — Идемте со мной…
Возле дома Алены Васильевны Ольга проверила свои документы, лежавшие во внутреннем кармане пальто, паспорт, комсомольский билет, направление на работу, и, задумавшись, сказала:
— Варя, завтра мы непременно встретимся с тобой.
— Не встретимся, — сказала Варька.
— Что это ты выдумываешь?
— Ничего.
Лишь только теперь, при свете фонаря, Ольга по-настоящему разглядела девочку. На ней была ватная стеганка, шапка-кубанка из черной смушки и крепкие мальчиковые ботинки на толстой подошве. Варькино лицо с небольшими оспинками на левой щеке было красиво той особенной красотой, которая открывается не сразу, а открывшись, надолго запоминается.
— И дома неприятности, — сказала Варька. — Отец разбушевался. Пьяница он горький. А прогнать — мамке жалко. Мне тоже всех жалко… Только одних пьяниц я не жалею. Всех бы их утопила… Или собрала их тысячу штук на пустыре и сказала бы: «Стройте вы все красивый дом, высокий, а нет — подыхайте вы на этом пустыре, как злые собаки…»
— Очень дельное предложение, — сказала Ольга. — Суровый труд для пьяниц — самое лучшее лекарство.
Ольга взяла Варю за руку. Она поняла, что девочку нельзя оставлять одну.
— Вот что, Варя, — сказала она, — давай немного побродим с тобой. Но ты, пожалуй, устала?
— Нет, что вы, я всю ночь да еще весь день ходить могу!
— Ну вот и замечательно. Давай взглянем на школу. Далеко?
— Близко. На Тополиной улице.
Вскоре они остановились возле темной стены, наверху которой тускло поблескивало битое бутылочное стекло.
Ворота были чугунные, литые. За ними находилось двухэтажное здание, освещенное лампой, висящей посреди пустынного асфальтового двора. Ни цветочной клумбы. Ни единого деревца. Ни скворечника.
Ольга дважды обошла вокруг школы, то приближаясь к ней, то удаляясь, будто вела какую-то тщательную разведку.
— Что же это двор у вас такой невеселый? — обратилась она к Варе.
— Не знаю.
— Надо деревья посадить, цветы. Как ты сказала — симферопольские? — лукаво поглядела на девочку Ольга.
— Они! — обрадовалась Варька, но сейчас же вновь опустила голову. — А мне все равно… Я исключенная… Ольга Ивановна!
— Что, Варя?
— Не хлопочите обо мне. Ничего не получится.
— Иди, Варя, домой, утро вечера мудренее, — сказала Ольга и тут же на крыльце дома, сменив сапоги
Алена Васильевна радушно, как старую знакомую, встретила Ольгу.
— Ай, какая вы мокрая. Садитесь, вот место у печки. Давайте одежду просушу. А чай я вам в постель принесу.
Но когда она принесла дымящуюся чашку чаю, девушка уже крепко спала. Ей снилось море, город, далекие паруса и сумерки гавани, всегда таинственные, волнующие.
Но выспаться в эту ночь Ольге не пришлось. Ее разбудила Алена Васильевна.
— С нашей Варькой неладно, — сказала она. — Удрала из дому, глупая, удрала. Вот письмо оставила. Почитай, донька.
Ольга быстро оделась и взяла письмо.
Дорогая мамка, — писалось в нем, — ты меня, пожалуйста, не ругай, потому что я, твоя Варька, сейчас, как та ласточка, которая у нас из гнезда выпала весной. Очень я, мамка, без школы разнесчастная. Подамся я сама не знаю куда, может, в Одессу, к дяде Николаю, а не то попрошусь там в няньки в детские ясли за одни харчи, без жалованья.
Дорогая мамка, отцу пить не позволяй, разбивай без жалости все его гадкие шкалики. И пусть бабка Алена смотрит за новой учительницей, как за своей родной.
Дорогая мамка, знай, что денег я на дорогу не взяла, потому что не знала, куда ты их от отца на этот раз спрятала. Из-за этого мне придется добираться до Серебрянки рекой, а там наш знакомый Антон Федорович возьмет меня с собой в Одессу.
На письме были водяные пятна, по-видимому сидя над ним, Варька-разбойница неутешно плакала.
— Когда Варя ушла из дому? — с волнением спросила Ольга.
— Да совсем недавно. Письмо в окно бросила, сказала: «Утром мамке отдайте, когда с почты вернется». Я вышла, хвать Варьку за руки. Да где там… Ах, Варька, Варька, поганка… А люблю…
— Как мне пройти к реке? — стараясь казаться спокойной, заторопилась Ольга.
— От нас прямо… Увидите круглую башню. Огни на ней. А чуть выше — лодки…
Девушка бросилась к реке.
Дождь утих, показалась луна, и Ольга, подбежав к самой воде, невольно вскрикнула от радости. Она увидела Варьку в лодке, плывущей вниз по течению. Весел у беглянки не было. Она гребла длинной, шириной в ладонь, сосновой доской, стараясь держаться поближе к берегу. Но течение было так сильно, что лодку медленно, но верно выносило на середину реки, туда, где в колдовской игре лунного света с черной, словно отполированной водой виднелись невысокие, острые камни.
— Загребай лево кормы, к берегу, к берегу, видишь, несет на камни! — с тревогой крикнула Ольга.
Девочка молча продолжала грести.
— Вот чертовка! — нахмурилась Ольга и снова закричала: — Утонешь, куда ты плывешь, разбойница?..
В ответ Варя махнула рукой и стала грести усердней.
Черно-лиловые тучи смыкались вокруг луны. Еще немного, они снова накроют ее. В темноте с Варей может произойти несчастье. Ольга как бы в нерешительности поглядела на воду, покачала головой и, забежав вперед, разделась.