Утро без рассвета. Книга 1
Шрифт:
— Ты что? — удивленно оглянулись доярки.
— Забыл!
— Что?
— Зарплату.
— Завтра возьмешь.
— Я в магазине отложил кое-что, — соврал поселенец.
— Тогда вернуться придется тебе, — сочувственно завздыхали доярки. А Вовка бегом мчался к ферме.
Деньги! И сумма немалая. Ведь одних премиальных — целая пачка. Сегодня он снова подошьет половину заработка в телогрейку. Ему советовали класть деньги на сберкнижку. Но он не дурак. Премиальные — лишь малая часть того, что у него есть. Положи все — заподозрят. А разрывать деньги на
Вовка сворачивает на дорожку, открывает дверь. Бегом к халату. Вот он! Вот деньги! И, переведя дыхание, заметил Вальку. Она смотрит на него, улыбаясь. «Эх! Была не была! Завалю ее сейчас на сено», — думает Вовка. И вдруг вспоминает о Емельяныче. Он же здесь. А где?
— Где Емельяныч? — воровато оглядывается он, — не желая иметь свидетеля.
— Не знаю, — пожимает плечами Валька.
— Он же остался?
— Нет его. Как пошел вас проводить, так и не вернулся.
Поселенец в недоумении оглядывается. Уж не подстроила ли она ему ловушку? Хотя откуда знала, что он вернется?
Вовка выскочил из двери. Вот он! Снегом почти совсем замело. Окоченел. Живой ли?
— Беги за врачом!
— Коровы телятся!
— Хрен с ними! Беги!
— Беги, если тебе, надо! Кто он мне?
— Беги, курва! Иначе…
— Отстань! Чего приказываешь? Не жена я тебе! Не командуй. За коров хоть деньги получу! А за него? Погибнут телки, он же меня с фермы выгонит! Беги сам, если охота. Думала ты ко мне вернулся…
— Нужна ты мне! Да я таких как ты видел! Не одну. Ишь чего захотела!
Валька до боли закусила губы.
— Беги за врачом! Прошу тебя!
— Иди ты знаешь… Вместе с ним, — указала она на Емельяныча.
— Что?
— Что слышал.
— Потаскуха!
Валька прокусила губы до крови. Молча отвернулась. Отошла. Володька взвалил Емельяныча на плечи, тихо вышел с фермы. Ветер ударил в лицо шершавой рукавицей. Выбивал слезы из глаз. Пригибал к земле.
— Ах, лярва! За коров она получит. А мужик хоть загнись! — ругался поселенец. — А ведь за неоказание помощи, за оставление в опасности — статью могут дать, — вспомнил Трубочист уголовный кодекс.
Ветер леденил заголившуюся спину, но Володька упрямо шел в село. Боялся остановиться. Боялся отдыхать. Он не знал, жив Емельяныч или нет? Он торопился.
В больнице сказали, что опоздай Володька на десять минут — никто бы не смог помочь Емельянычу. Но он успел.
На ферме об этом узнали на следующий день. Все радовались за Емельяныча и Вовку. Все поздравляли его. Все— кроме Торшихи, застывшей в горе своем. Пошла ва-банк и проиграла. Слабой была ее ставка в этой игре. И партнер оказался не по зубам. Слишком сильный, слишком опытный.
Она впервые узнала, что месть не всегда приносит победу. Что есть у нее еще и своя, вторая черная сторона. И может отступилась бы баба. Но оброненное там, на ферме оскорбление переворачивало всю душу. Жгло огнем. Нет. Этого нельзя простить. Надо отплатить. Только выждать свое
«Но как это сделать?» — грызла Торшиха ногти и обдумывала вариант за вариантом. Каждый из них тут же отметала. Не годились.
А время шло. Вот уже вышла из больницы доярка Акулина. А через две недели вернулся на ферму и Емельяныч. К Вовке, как к родному относиться стал. Вроде не поселенец он вовсе. Даже обиднее было. И как не следила Валька, ничего не получалось с местью. Слабы были ее сети.
И вот наступила весна. Бурная, она сразу съела сугробы, наделала лужи, сняла снежную седину с крыш домов.
— Ну, бабоньки, скоро на выгон! — улыбался Емельяныч, весело оглядывая доярок.
На первую, самую свежую, самую сочную траву уже выгнали пастухи телят. Успели их перегнать по еще не вскрывшейся реке. И теперь молодняк бегал там, на воле, задрав хвосты. Пробовал свои силы в драках, крепость растущих рожек, какие чесались поминутно.
Еще неделя. Последняя неделя. И покроются листьями деревья. А там — еще неделя — и поедет он опять вместе с доярками на выгон. Все лето он проведет на природе. Вовка купил уже себе майки, рубашки. Что ни говори, одной парой белья не обойтись.
Вечером подошел к поселенцу Емельяныч:
— Володька, у меня просьба к тебе.
— Какая?
— Придется тебе с нами съездить на старое пастбище. Оздоровить его надо.
— Как?
— Прошлогоднюю траву надо сжечь, чтоб новой расти не мешала. Это пара дней работы. Надо последить, чтоб огонь на лес не перекинулся. Я,ты, старик сторож. Валька — есть будет готовить.
— Когда едем?
— Завтра.
— Во сколько?
— С утра.
Утром, чуть солнце встало над селом, от фермы отъехала скрипучая телега, увозя людей на старое пастбище.
Всю дорогу молчала Торшиха, она повернулась спиной к Володьке, не могла забыть обиду, какая жила, клокотала в душе. Но отомстить поселенцу Валька не могла. Потеряла надежду.
Солнце стояло в зените, когда телега, крикнув всеми несмазанными колесами, остановилась на берегу реки у края пастбища. Пока устраивались, располагались, обедали, время шло, к вечеру. Сторож пошел наготовить дров. А Емельяныч с Вовкой пустили пал. Сухая трава быстро вспыхнула. Заискрилась. И понеслась, гонимая ветром, все дальше.
Жарко. Очень жарко. Вовка огляделся. Поблизости никого. Старая трава здесь выгорела. Он снимает телогрейку. И, положив ее на землю, бежит помочь Емельянычу сбивать огонь с кустов. Надо не подпустить пал к лесу. К ночи усталые возвращаются к телеге. На завтра осталось совсем немного.
Но что это? Нет телогрейки! Он же здесь ее положил. Тут оставил. Где она? Где? — мечется Вовка. Шарит руками по земле, еще не остывшей отогня. Где она? Где телогрейка? Поселенец ползает по земле.
— Уж не вонючку ли свою ты ищешь? Сожгла я ее! А то — что не сгорело — в воду выкинула. Вон в речку. Она так заскорузла, что не тонула. А что там у тебя так здорово горело? Выкинула я лишь рукава, — уперлась в бока Торшиха.