Утро ночи любви
Шрифт:
Видать, такова была судьба Жени Бойковой. Многие женщины так же несчастливы в браке, как она, но единицы решают свою проблему ударом ножа. Что ни говори, страшная женщина!
И, по словам Копейко, эта женщина боялась Алины Вальман! Есть о чем подумать!
Его взгляд упал на оставленный Павлом Андреевичем листок. Невольно поморщился, но, пересилив себя, потянулся к телефону. Как он и ожидал, трубку в квартире Боброва никто не брал. Не брали ее и через час, и через два. Значит, звонить бесполезно. Визит Сергею Петровичу он решил нанести ближе к вечеру. Больше шансов застать его дома.
Применять
Проще было отстегнуть процент и решить проблему в обход закона. Тем более, что Бобров тоже его нарушил. Он был преступник, и обманул такого же преступника, с той только разницей, что Бобров уже сидел и сядет вновь, а Павел Андреевич не сидел и вряд ли сядет. Если только борцы с коррупцией от слов перейдут, наконец, к делу. Но рубить все равно будут те головы, что выше всех, шуму больше, а кто пониже да пригнулся, уцелеет.
А еще была бабулька в платочке, повязанном по-крестьянски, которая всю жизнь трудилась, собирала копеечку к копеечке, хотела крышу залатать, да фундамент укрепить, а теперь из-за Боброва жить ей в холодной избе и собирать в плошки льющуюся с потолка воду. Что такое труд на земле, Котяев знал не понаслышке, Капустина очень уж была похожа на бабушку-покойницу, такая же сухонькая, подвижная, с натруженными руками, верхние фаланги пальцев словно приплюснутые, а суставы распухшие. Эти руки так и стояли у него перед глазами. Когда хоронили бабушку, Котяев был еще мальчишкой, и было ему не так страшно, как интересно. Она лежала в гробу, и взгляд его все время упирался в эти руки. Они казались чрезмерно большими, словно приставленными от другого тела, и он все хотел их потрогать.
Когда вслед за матерью подошел прощаться, не удержался. И чуть не заорал во весь голос. Ему показалось, что скрюченные пальцы шевельнулись в ответ на его пожатие. Он еще долго дрожал от страха, уткнувшись в мамину юбку, и боялся поднять глаза.
Все это он вспомнил теперь, пока топтался у подъезда, в котором жил Бобров. Надо было подняться на третий этаж и позвонить в квартиру. Прежде чем сделать это, он выкурил две сигареты и хотел было выкурить третью, но пересилил себя. Боброва, скорее всего, нет дома. Собрал с «клиентов» деньги и подался на юг, кутить, пока в городе Сочи не только темные, но и теплые ночи.
Можно походить сюда денька три, а после отзвониться Лехе: Бобров, мол, исчез вместе с деньгами. Не объявлять же его в федеральный розыск? Павел Андреевич не обеднеет, малоэтажное строительство в Подмосковье развивается.
А как же Капустина? Сашок сам сказал: найти и навалять. Ну нет на них иных методов воздействия, на этих гадов! Законы выучили, как же! Все дыры в них знают и пользуются!
Он засунул сигареты в карман и решительно вошел в подъезд.
Поднявшись
– Кто?
Голос был хриплый, то ли спросонья, то ли с перепоя.
– Соседи. Ты кран в ванной не закрыл, – сказал он первое, что пришло в голову.
– Какой еще кран? – раздалось из-за двери.
– А ты открой и узнаешь.
Бобров точно был с перепоя, потому что дверь приоткрылась. Котяев тут же поставил ногу, чтобы не дать ей захлопнуться вновь и сказал:
– Спокойно, милиция.
Хозяин оторопел. Надо сказать, что внешность Сергея Петровича внушала доверие, потому люди так охотно и расставались с деньгами. Этакий Есенин, сельский парень небольшого росточка со светлыми кудрями и распахнутыми голубыми глазами. Сейчас, правда, эти глаза были мутные, а белки все в красных прожилках. От Боброва разило перегаром. Андрей разозлился. Празднуем, значит.
Пока Бобров соображал, оттеснил его могучим плечом в прихожую и обосновался в квартире. Захлопнул дверь, повернул в замке ключ и спросил:
– Ну, что? Поговорим?
– Слушай ты этого... того... А че я сделал-то?
– Ты не гони, понял? Один в квартире?
– Ну, один.
– Точно один?
– Ты этого... того... Проходи, в общем.
– Вот спасибо!
Он огляделся. Квартира была, скорее всего, съемная, донельзя захламленная и давно уже требующая ремонта. Как умудрился Павел Андреевич отыскать здесь Боброва, остается только удивляться. Должно быть, через товарища, чьи паспортные данные записал. Полдела сделано. Осталась другая половина.
Он грудью пошел на Боброва, тот стал пятиться. Так они очутились в единственной комнате.
– А че я сделал-то? – повторил Бобров и сел на диван.
– Деньги по-хорошему отдашь или как?
– Какие деньги?
– Четыреста тысяч.
– Ты че? Какие четыреста тысяч?!
– Людей на деньги разводишь? Берешь на закупку стройматериалов, а сам кидаешь! Кстати, «Газель» твоя?
– Какая еще «Газель»?
– На которой ты к ним приезжаешь. Ай, Серега, нехорошо!
– Слушай, ты кто?
– Капитан милиции Котяев из уголовного розыска. Тебе удостоверение показать?
– Да я и так вижу, что из розыска, – нагло ухмыльнулся вдруг Бобров. – Не брал я ничего, понял?
– Значит, ты не хочешь по-хорошему, – сказал он с сожалением.
Делать ему этого не хотелось, но куда деваться? И он легко поднял Боброва с дивана и вмазал для начала тоже легко. Тот не стал геройствовать, сразу упал. Пришлось бить ногами.
– Так как насчет денег? – спросил он, сделав паузу.
– Не брал я никаких дене-е-е-ег, – завыл Бобров.
Пришлось бить всерьез. Тот молча сопел, глотал красные сопли и терпел. Андрей прекратил воспитательный процесс, сел в кресло и подождал, пока Серега немного очухается. Сказал с усмешкой:
– А ты терпеливый.
Бобров сел и выдохнул:
– Сука...
– Ну что, продолжим? Или поговорим?
– А че я сделал-то?
– Где деньги?
– Какие деньги?
– «Газель» твоя?
– Какая «Газель»?
– Значит, не прояснилась память? Придется продолжить.
– Да хоть убей!