Утро ночи любви
Шрифт:
– Кем-кем?
– Феллатриса – это женщина, которая владеет искусством возбуждать мужчину языком, губами и ртом. Ее даже звали Мериохане, что переводится как Распахнуторотая. Женщина с десятью тысячами ртов, та, которая широко открывает его для десяти тысяч мужчин, – сказала Алина, понизив голос.
– Это и есть секрет? – хрипло спросил он, уставившись на ее рот. Показалось, что он большой, нет, просто огромный. И ненасытный. – Ты и это изучала?
– Может быть, – она накрыла своей прохладной ладонью его руку. – Но ты уже не хочешь слушать
Терпение его кончилось. Навалившись на нее всем телом, он стал ловить губами все, что придется: ее щеки, шею, грудь... В глазах потемнело...
Потом он не сразу сообразил, что лежит на полу. Казалось, что парит в облаках, нет, выше облаков, в космосе, потому что прямо под ним было лазурное небо. И словно издалека донесся голос ангела:
– Ты не перестаралась?
«Потолок», – догадался он. – «Голубое небо – это потолок».
– Это ты перестаралась. Это тебе не мальчишка какой-нибудь, не интеллигент занюханный, это мужик! Я ведь тебя предупреждала!
– Но что же делать, если я его такого хочу?
– Когда ты только успокоишься!
– Гена! Тише! Он, кажется, приходит в себя!
Тут он увидел и лицо ангела. Нежный голос позвал:
– Андрей...
Он попытался подняться:
– Где я?
– Тебе стало нехорошо, – мягко сказала Алина.
– Нехорошо? – он потрогал затылок, там болело невыносимо. Кажется, ударили по голове. Гена, конечно. А до того они с Алиной были на кушетке, она что-то рассказывала. Что-то! Она не только рассказывала, но и делала весьма выразительные движения ртом.
– Гена, принеси ему выпить, – попросила Алина.
– Я вас вдвоем не оставлю! – заартачилась та.
– Ты что, не видишь? Ему не до того!
Гена хмыкнула и вышла из комнаты. Он с трудом дотащился до кушетки. Потрогал затылок и сказал:
– Вот для чего тебе нужна охрана.
– Но ты сам виноват. Я тебя в свою спальню не приглашала.
– Разве? А мне показалось... – он поморщился, боль была сильной.
– Мало ли что тебе показалось.
– Значит, опять не так понял. Но тогда я вообще ничего не понимаю!
– Тебе лучше? – заботливо спросила Алина.
– Отвяжись... – он потрогал ноющий затылок. – Ненормальная. Психбольница по тебе плачет, я понял! – он выругался.
– Значит, лучше.
– Тебе не мало охраны, с такими-то талантами? – спросил с усмешкой.
– Гены вполне хватает, – холодно сказала Алина.
– Она всегда стоит под дверью, когда ты... Когда ты развлекаешься?
В этот момент появилась Гена с подносом в руках, а на нем – бутылка виски и пузатая рюмка. Сказала ему:
– Выпей, полегчает.
– Чем ты меня? – спросил он, тронув затылок.
– Что, болит?
– Неужто бейсбольной битой?
Гена пожала плечами: а есть разница?
– У вас и оружие имеется? – напряженно спросил он. – Я гляжу, веселые вы женщины.
– Так ты будешь пить? – сердито спросила Алина.
– Да!
Он выпил виски, и боль
– Еще? – с иронией спросила Алина.
– Нет. Мне еще ехать. Я, пожалуй, пойду.
– Если мы на этом расстанемся, я не обижусь.
Он рассмеялся, превозмогая боль. Обижаться? Это слабо сказано! Потом с трудом поднялся, пошатнулся, но удержал равновесие, сказав себе:
– Спокойно. – Потом с усмешкой посмотрел на Алину: – Урок я запомню, в следующий раз буду умнее. Но за вами, дамы, должок. – И направился к двери, где по-прежнему стояла Гена. Отодвинул ее плечом: – А ну, пусти.
Та молча дала дорогу.
Андрей Котяев в очередной раз принял решение никогда больше к Алине не ходить и не звонить ей. Женщин, что ли, мало на свете? И деньги есть. Есть деньги – будут женщины. Когда деньги кончатся, их можно достать, не получилось с одной женщиной, всегда можно начать с другой. Пусть Алина Вальман развлекается дальше, но уже без него. Андрей Котяев из игры выходит. Точка.
Но пересаживаться на свою машину он не спешил. За Алиной был должок. И хорошо бы с ней рассчитаться, а заодно и с Геной.
А на следующий день случилось то, чего он не ждал. К нему в кабинет бочком вошел Павел Андреевич.
– Здрасьте.
– Чем могу? – сухо спросил он.
– Я сказать-с.
– Почему сюда?
– По делу-с. А по случаю и к вам зашел, Андрей Митрофанович. – Его имя-отчество Павел Андреевич проговаривал со вкусом, тщательно пережевывая каждую букву. – Сказать-с. – Гость посмотрел на дверь, потом на окна, оглядел стены и шкаф, даже графин на столе не остался без внимания.
– Что сказать-то? – прервал он затянувшуюся паузу.
– Алексея Павловича взяли, – понизив голос до шепота, сообщил гость.
– Погоди... Какой Павлович? Леха, что ли? Из ГИБДД? Как взяли?
– Взяли.
– За взятки?
Павел Андреевич испуганно оглянулся на дверь:
– Я вам этого не говорил. Информация конфиденциальная, доверенное лицо сообщило-с. Мое дело передать дальше.
– Зачем? – растерялся он.
– Как зачем? – удивился Павел Андреевич. – Предупредить-с. Свои же. – И поднялся: – Ну, я пойду. У вас связи, вам, как говорится, виднее-с. Всего хорошего, Андрей Митрофанович.
Неслышно закрылась дверь. Он какое-то время сидел неподвижно, потом потянулся к телефону. Связи, действительно, были. С кем-то учился, с другими работали вместе, с иными пересекались по конкретным уголовным делам, вместе отмечали профессиональные праздники, обмывали очередные звания и награды. Подумав, он набрал телефон одноклассника, который занимал высокую должность в прокуратуре. Как говорится, деревенька наша маленькая...
Разговор начал издалека. Как жена, как дети, как дача? Само собой, как наши? Какие новости? И услышал: