Утро туманное
Шрифт:
– Надо с него алименты стребовать, Маш! – рубанула ладонью воздух Варюха, глянув решительно. – Я так понимаю, ухажер Наташкин не бедный? Вот и пусть платит, если так! Пусть за подлость свою ответ держит!
– Да какая ж подлость-то, Варь… – вяло возразила Наташина мать. – Она ж сама, понимаешь? Она влюбилась…
– Да что она – сама! Ты ж знаешь свою Наташку! Опыта жизненного совсем нет, что она видела-то в своем училище? Вся жизнь по режиму… И ты тоже хороша! Не объяснила дочери как следует, откуда дети берутся!
– А я с себя и не снимаю вины… Да только я не думала, что все так будет…
– Ладно, чего уж теперь. Обратно ничего не воротишь. Теперь надо думать, как дальше жить.
– Ох, не знаю, Варь… Не знаю… Да и что тут думать? Что будет, то и будет. Лишь бы у меня сил хватило на все. Ты ведь знаешь, у меня сердце слабое, врачи говорят, нельзя нервничать. А как тут не станешь нервничать, скажи? Только подумаю, как оно все будет, и сразу тахикардия жуткая начинается. А вдруг помру в одночасье? Как моя Наташка тогда жить будет? Кто ей поможет?
– Ничего, не помрешь. И не прибедняйся давай, чего уж. Я тебе всегда помогу, знаешь ведь. И Катька моя всегда на подхвате. Вот бы алименты еще с этого подлеца стребовать, было бы еще лучше. Может, в суд на него подадим, а? Ну, чтобы отцовство установили?
– Да я уж говорила Наташке, не хочет она… Ни в какую…
– Гордая, стало быть. Ишь, какие нежности при нашей-то бедности. А без нее никак нельзя, а?
– Не знаю… Да и как это, без нее? Нет…
– Какая же ты нерешительная все-таки, Маша! Сама Наташку без алиментов растила, и теперь тоже ни на что смелости нету! Вот я со своего бывшего стребовала алименты как с миленького! И немаленькие, нам с Катькой на жизнь хватает. Да ты помнишь всю эту эпопею, что я тебе рассказываю…
– Да, помню. Ты молодец, Варь. А я не такая, что ж. Я, выходит, кругом виновата.
– Ну, виновата не виновата, а дело сделано. Если не хочет Наташка с ним связываться, значит, и не надо к ней приставать. Ей и без того сейчас плохо. А мы с тобой к этому разговору вернемся чуть позже…
Наташе и впрямь было плохо. Лежала в соседней комнате на кровати, отвернувшись к стене и сжав зубы. И думала только об одном – как бы не сорваться, не нахамить Катьке, которая ходила по комнате у нее за спиной и талдычила как заведенная:
– Ну как ты могла, Наташка, как ты могла! Нет, я понимаю, влюбилась… Но голова-то должна была работать в правильном направлении! Ты ж не девчонка-соплюшка уже, ей-богу! Не седьмой класс, первая четверть! Да если бы и седьмой… Даже соплюшки теперь знают, как надо себя беречь! Ну у меня бы спросила на крайний случай… Ну что ты молчишь, Наташка, скажи хоть что-нибудь? Натворила делов и молчишь…
– Отстань, Кать. Что случилось, то случилось. Поздно досадовать. Отстань…
– Да я-то отстану. А ты как теперь будешь?
– Молча, как. Придет время, рожу.
– А дальше?
– А что дальше? Буду своего ребенка любить… Он же ни в чем не виноват… Ради него жить буду…
Катя только рукой махнула, вздохнув. Села рядом, положила Наташе руку на плечо, огладила ласково. И произнесла уже с другой тональностью, более теплой:
– Ладно, Наташка,
Встречали ее из роддома весело. Катя все организовала – и ворох надувных шаров притащила, и цветы, и беседу с родительницами провела, чтобы не строили кислых печальных рож, а улыбались счастливо. Они и улыбались – а что еще оставалось делать? В конце концов – и правда радостное событие, девочка родилась. Ольга. Олечка Воронцова. Лялечка…
Наташа рьяно вступила в материнство, всю себя отдавала ребенку. Ничего вокруг больше не существовало, ничего не было важнее того, как Лялечка ест, как спит, почему вдруг плачет и отчего на лобике прыщик вскочил. Мария Андреевна только удивлялась, наблюдая за дочерью – откуда чего взялось… Но тут же и находила всему объяснение – просто характер у дочки такой, способный на самоотдачу. Раньше всю себя в балет отдавала, теперь – в ребенка. Без остатка, полностью. Та же самая одержимость, только объекты для нее разные. Наверное, по-другому она и не может… И кто его знает, правильно это, неправильно? Чтобы вот так – всю себя… Не оставляя ничего для собственных потребностей… Бывало, гнала ее из дома прогуляться, развеяться – так ни в какую! Как это она свою Лялечку оставит, да боже мой? Но ведь не на кого-то оставляет, а на родную бабушку, правда?
Впрочем, думать об этом Марии Андреевне было некогда. Приходилось работать на двух работах, чтобы прокормить дочь и внучку. Уставала, конечно, не без этого. Кое-как приплеталась домой, валилась с ног от усталости, слушая, как тревожно бухтит в груди недовольное сердце – плохо переносит нагрузки.
Мария Андреевна умерла, когда Лялечке исполнился год. Просто не проснулась утром, и все. Врачи определили причину смерти – сердечная недостаточность. Наташа во время похорон ходила как сомнамбула, даже говорить не могла, и только тогда заплакала, когда пришли с кладбища и сели за поминальный стол:
– Это из-за меня мама умерла, это я виновата, я знаю… Это я…
– Да ладно, не реви! – почти грубо ответила ей Варвара, опрокидывая в себя стопку водки. – Чего теперь себя казнить-то? Силы береги, тебе еще дочь растить… Жалко Машу, конечно, очень жалко. Толком и не пожила, зато смерть легкая досталась, во сне. Говорят, господь не всем такую легкую смерть посылает, только избранным… Которые к людям добры да душой искренни. А Маша такой и была… Не реви, Наташка, не реви!
– Да пусть она поплачет, мам… – заступилась за Наташу Катя. – Может, ей легче станет… Что ты, мам…
Варвара ничего не ответила, чтобы и в самом деле не выдать досады – винила она в душе Наташу, ох, винила. Погубила мать, теперь вот сидит плачет. Никого не послушала, по-своему сделала. А ведь делов-то было – всего на аборт сходить… Хоть и грех говорить такое, прости меня, господи, когда ребеночек в соседней комнате в своей кроватке спит! Грех, грех… И как теперь жить будет – с ребеночком? Ни денег, ни специальности, к жизни неприспособленная… Чего она умеет-то, господи? Даже на работу никто не возьмет – без образования, с ребенком… Разве что в кабаке голышом плясать – хоть тут балетные навыки пригодятся. Но это ведь такой путь, неизвестно куда привести может!