Утро в раю (очерки нашей жизни)
Шрифт:
Что же касается всесильного КГБ, то у него с «вольнодумцами» были тоже весьма специфические отношения. Достаточно вспомнить, что поэт Евгений Евтушенко и академик Андрей Сахаров, отправленный в ссылку в Горький, имели по прямому личному телефону, связывавшему их с. — шефом КГБ Юрием Андроповым, и разрешение звонить ему в нужных случаях. И ведь звонили! И не они одни. Как пишет в своей книге живущая ныне в Израиле писатель и признанный специалист по истории диссидентского движения в СССР Нина Воронель, «-советская власть создала совершенно уникальный тип отношений с людьми искусства. Все крупнейшие русские писатели того времени — Синявский, Зиновьев, Солженицын — были какой-то частью своего существа сращены с советской властью: они обманывали её, высмеивали её или „бодались“ с нею» [69] . Но, как верно заметил живущий в Нью-Йорке литературный критик, писатель и политолог Владимир Соловьёв: «Не надо путать диссидентство с инакомыслием, а точнее — с двоемыслием, самым распространённым тогда способом советского туземного мышления. Инакомыслили и двоемыслили в Советском Союзе все без исключения — от партократа и кагэбэшника до новопринятого пионера с красным галстуком на груди» [70] .
69
Буровский А. Правда и вымысел о советских евреях. М.: Яуза-Пресс, 2009 г. Стр. 118.
70
Соловьёв В. Записки скорпиона. М.: РИПОЛ классик, 2007 г. Стр. 631.
71
Там же. Стр. 640.
Ещё диссидентами становились обиженные властями, как им казалось, писатели, музыканты, актёры. Но говорить об этом вслух было как-то не очень, вот они и объявляли себя борцами с режимом и советским строем. Например, Александр Гинзбург, он же Галич, стал, по его утверждению, диссидентом, когда столкнулся с государственным антисемитизмом. До этого он был удачливым и не особенно разборчивым в средствах советским писателем и сценаристом. Но когда вдруг оказалось — родное советское государство не ему отвело первые места, вступил с ним в борьбу и рассердился до того, что эмигрировал. Что характерно — уехал не в Израиль, а в Париж, стал не сионистом, а членом НТС, посещал не синагогу, а православную церковь, и даже заявлял, что с еврейским возрождением ничего общего не имеет [72] .
72
Буровский А. Правда и вымысел о советских евреях. М.: Яуза-Пресс, 2009 г. Стр. 118.
По схожим причинам и с теми же документами на Запад в своё время эмигрировали Василий Аксёнов, Владимир Во-йнович, Георгий Владимов…
«Я был в их мире единственным бунтовщиком, — напишет позже Эдуард Лимонов. — Это удивительно, но все эти литераторы, балетные танцоры, поэты фотографы, прибежавшие тогда на Запад, — никто из них не злобился тогда на систему, хотя неудачников среди них было в сотни раз больше, чем таких уникальных удачников, как Бродский. Если они могли, они с удовольствием липли к власти. Ростропович, Барышников, позднее Макс Шостакович бывали в Белом доме у Рейгана. И гордились этим. Именно тогда ещё я понял, что с людьми искусства в России что-то не так, почему они всегда с властью и богатством, почему всегда на стороне победивших. Особенно неприятен расчётливый Ростропович. И Рейган его принимает, и у Берлинской стены он вовремя оказывается в исторический момент с виолончелью, и в московский Белый дом поспел аккуратно в 1991 году, 21 августа, когда уже победа за Ельциным, и тут его как раз в каске запечатлели. Большим конформистом и дельцом, чем Ростропович, быть трудно. А, собственно, кто такой Ростропович? Он не самый лучший виолончелист своей эпохи, он делец, хороший менеджер себя самого. Отличный рекламный агент» [73] .
73
Лимонов Э. Книга мёртвых. СПб.: Лимбус Пресс, 2000 г. Стр. 126.
Вообще диссиденты, прежде всего те, что эмигрировали на Запад, вели себя в те благословенные времена, как очень избалованные дети богатых и безумно чадолюбивых родителей. Ну и жили в большинстве они тоже очень даже неплохо. Ни в чём не нуждаясь и бесконечно капризничая. Хорошо и достаточно откровенно (предполагаю, сам того не желая и думая, что пишет совершенно противоположное) рассказал об этом Владимир Войнович [74] . Ну а как весьма недурственно жилось некоторой их части, что остались в СССР, поведал в своей последней книге Василий Аксенов [75] .
74
Войнович В. Автопортрет. Роман моей жизни. М.: ЭКСМО, 2010 г.
75
Аксёнов В. Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках. М.: Семь дней, 2009 г.
Едва не официально, принято считать, что диссидентство в СССР возникло в 60-е годы прошлого века, а в 70-е стало заметным явлением общественной жизни. Вначале это были полуформальные организации, члены которых хотели преобразовать, а то и заменить советский строй. Естественно, подавляющее их большинство, если не все, оказались в поле зрения КГБ и западных спецслужб и стали с ними сотрудничать, чему в литературе масса красноречивых свидетельств. Подтверждение можно найти в книгах Нины Воронель, Юлия Нудельмана, Эдуарда Лимонова, Сергея Кара-Мурзы, Станислава Куняева, Сергея Соловьёва, других авторитетных авторов.
С 1966 года советское правительство стало применять к инакомыслящим такую меру, как лишение гражданства и высылка за границу. Но удостаивались этого не все. Причём по странным «случайностям» высылали как раз таких, кто оказывался нужен на Западе, кто мог там найти применение и использоваться для дальнейшей антисоветской работы — Солженицын, Бродский, Буковский. А остальных в Советском Союзе просто сажали, и они использовались Западом в другом качестве — для пропагандистских кампаний о «жертвах
76
Шамбаров В. Агенты мировой закулисы. М.: ЭКСМО, 2009 г. Стр. 411–412.
Написав эти строки, вспомнил забавный, но весьма характерный эпизод.
В 1992 году я впервые переступил порог Радио «Свобода», располагавшегося тогда в Мюнхене, на территории Английского парка. Всё там было мне в новинку, всё интересно: как-никак «главное гнездовье антисоветчиков».
С одним из первых, с кем я там познакомился и стал приятельствовать, был режиссёр Борис Бурштейн: весёлый, саркастичный и, как мне казалось, знающий всё и обо всём. И вот как-то стоим мы с ним утром в коридоре, а мимо нас проходят сотрудники русской, украинской, грузинской, армянской, азербайджанской, польской и других редакций. Со всеми ними мы здороваемся: Борис — потому что всех знает, а я из вежливости. Но мне было интересно узнать фамилии этих людей. Ведь столько лет слышал их голоса.
«Это кто?» — спрашиваю я Бориса шёпотом. «Это, — отвечает он, — такой-то, такой-то». То есть называет фамилию. «А это?» — «А это. Это такой-то», — с некоторой, как мне показалось, пренебрежительностью роняет он. «А вот эта женщина?» — снова интересуюсь я. «Это не женщина, — поправляет меня Борис. — Это форменное о-го-го с прибором!» И, глянув по сторонам, называет фамилию.
В обед мы снова встретились с Бурштейном. «Слушай, Боря, — спросил я, — почему ты утром, когда мы стояли у проходной, фамилии своих коллег произносил как-то по-разному? Или мне показалось?» — «Ничего тебе не показалось, — ответил он, — я ведь звукорежиссёр и поэтому голосом как бы подчёркивал их значимость и сущность. Вот, например, С. Он работает только на две разведки — ЦРУ и КГБ. Поэтому я к нему так, по-простому. А вот К. обслуживает, кроме этих, ещё „Моссад“, БНД и, как я слышал, болгарскую разведку. Согласись, что такому человеку просто взять и сказать „привет“ неприлично. Ну а М., так тот только на ЦРУ и работает, а корчит, корчит из себя.» — «Прости, — перебиваю его. — Ты это всё серьёзно?» — «Шутить после работы будем, — строго проронил Борис. И добавил: — Но о том, что услышал, не болтай. А то ведь зонтиком кольнуть могут».
Наверняка он тогда юморил, но в каждой шутке, как известно, только доля шутки.
Когда СССР рухнул, надобность во всех этих «борцах-ни-спровергателях», как внутри, так и за пределами страны, отпала и подавляющее их большинство уволили без всякого выходного пособия. Обидно? Не то слово — сам тому был свидетелем.
Вообще, ещё с конца 80-х прошлого и вплоть до начала нынешнего века я так или иначе сталкивался и разговаривал с диссидентами, или правильнее с инакомыслящими: на конференциях, митингах, дискуссиях, интервьюировал их как журналист, читал о них, беседовал. В том числе с философом и писателем Александром Зиновьевым, который, кстати, категорически отрицал даже малейшую свою к ним причастность, ибо, по его выражению, «всегда был и остаётся суверенным государством» и «никогда не шёл в фарватере чьих-то идеологических мейнстримов». Но вот в вопросах диссидентства и в сущности этих людей он разбирался прекрасно, не очень при этом их жалуя. Почему? Дело в том, как верно подметил другой писатель, главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков: «В старорежимные годы подавляющая часть творческой интеллигенции была советской. Да, чуть ли не каждый второй был инакомыслящим. Но не надо путать инакомыслие с диссидентством. Инакомыслие — состояние духа. Диссидент — профессия, как правило, неплохо оплачиваемая, хотя временами рискованная. Наша интеллигенция, как и весь народ, была советской в том смысле, что искренне или вынужденно, восторженно или сцепив зубы разделяла советский цивилизационный проект и участвовала в его воплощении. И ничего постыдного в этом нет. Попробуйте получить в Америке кафедру или работу в театре, объявив, что вы не разделяете принципы открытого общества. Да вам не доверят даже класс с недоразвитыми неграми или роль „кушать подано“!» [77]
77
Поляков Ю. Зачем вы, мастера культуры? М.: ИД «Литературная газета», 2007 г. Стр. 64.
Впрочем, я сейчас не об этом, а о том, что однажды задался целью отыскать среди диссидентов российских немцев. И не нашёл. Ни одного. Хотя с определённой натяжкой к ним, конечно, можно отнести так называемых «автономистов», добивавшихся восстановления Автономной республики на Волге, несгибаемых христиан, готовых за веру принять любые, даже самые страшные муки, и тех, кто во что бы то ни стало хотел перебраться жить в Германию.
На первом этапе эмигранты, как их зачастую именовали, действовали сугубо индивидуально, а с конца 60-х, после того как власти устами Председателя Президиума Верховного Совета СССР А. И. Микояна объявили, что «восстановить АССР НП практически невозможно» [78] , возникло и стало шириться движение за свободный выезд в Германию. Его активисты колесили по всей стране, собирая подписи под петициями, которые с риском быть арестованными и осуждёнными за хулиганство, нарушение общественного порядка или нечто подобное передавали в посольство ФРГ в Москве. Таким образом они стремились привлечь внимание официального Бонна к положению российских немцев, с тем чтобы им, Бонном, было оказано давление на Кремль.
78
Сост. Ауман В. А., Чеботарёва В. Г. История российских немцев в документах. Т. 2. М.: МИГУПТ, 1993 г. Стр. 11.