Утро в раю (очерки нашей жизни)
Шрифт:
Четыре раза обращались они в суд, пытаясь доказать, что как родились, так и остались немцами и четыре раза им в этом отказывали. Цирк! Паноптикум! Непреодолимая гранитная стена!.. И хотя древние говорили: «Измени то, что можешь изменить, и смирись с тем, что изменить не можешь», Дик никак не желал покоряться, усматривая во всём произошедшем величайшую несправедливость. Надо же, размышлял он, генсек КПСС Горби — лучший немец, член политбюро Ельцин — почти родной брат, а я и не немец и не.
Неожиданно громкий вопль кота заставил его вздрогнуть, а заодно прервал череду грустных воспоминаний.
— Паразиты, — пробурчал Дик, и было неясно, кого он имеет в виду: котов, устроивших любовные игры под окнами или чиновников, отказывающихся признать его
Прижавшись щекой к стеклу и задрав голову Дик, попытался увидеть небо. Это чтобы узнать, какая будет погода. Если есть звёзды, то хорошая. По крайней мере, с утра. Если нет — пасмурная. Хотя какое это имеет значение? Пасмурная даже лучше, а вселенский потоп — вообще прекрасно. Может быть, он смоет здания суда, а заодно городской управы и биржи труда, где хранятся папки со всей этой гнусной белибердой, лишившей его сна и жизненного равновесия.
— Черт! Дьявол и ещё раз черт! — ругнулся Дик, злясь, что никак не может отогнать эти вцепившиеся в душу мысли. Нужно непременно заняться спортом, подумал он, физические нагрузки помогут. Наверняка помогут.
Дик включил чайник и побрёл в ванную сполоснуть лицо. Но по пути забыл, зачем туда пошёл (такое случалось с ним в последнее время), а когда вспомнил и, открыв кран, глянул в зеркало над раковиной, то едва не лишился чувств. Прямиком, что называется глаза в глаза, на него взирал. Карл Маркс!
— Мама родная, — прошептал Дик, прижав правую руку к бешено забившемуся сердцу, а левой вцепившись в край раковины.
Какое-то время он молча рассматривал бородатую физиономию основоположника, неожиданно и совсем не к месту вспомнив, что в 1849 году того выслали из Пруссии во Францию за коммунистические «Манифест» и прочие фокусы. Потом осторожно дотронулся до зеркала и понял, что оно заклеено бумагой.
«Сашка, — догадался Дик. — Точно, Сашка».
— Ну, погоди, — прорычал он, — я тебе покажу, как над дедом шутки шутить.
Изображение Маркса, перенесённое на лист бумаги с помощью компьютера, внук (а кто ещё?!) прикрепил к зеркалу скотчем. Причём умудрился сделать его немного выпуклым. Поэтому и эффект (прибавьте неожиданность) был ошеломляющий.
Размашистым шагом Дик вошёл в зал, где на диване спал внук, и включил верхний свет. Сашка даже не шелохнулся.
Какое-то время он молча смотрел на него, чувствуя, как обида и злость медленно оседают.
— Засранец, — пробурчал Дик и, тяжело вздохнув, выдвинул ящик серванта, достал из него несколько листков писчей бумаги, авторучку, металлическую коробку из-под печения, в которой хранил документы, и щёлкнул выключателем.
Потом возвратился на кухню, заварил чай и, проведя ладонью по столу — нет ли крошек или липких пятен, опустился рядом на стул. Отхлебнув глоток зелёного, круто заваренного чая, он придвинул бумагу и в левом верхнем углу аккуратно вывел своё имя, фамилию и адрес. Немного подумав, ниже написал: «Канцлеру Германии доктору Ангеле Меркель».
Отхлебнув ещё чая, Дик стал размышлять с чего начать, хотя бессчётное число раз уже обдумывал это своё послание. Иногда, как ему казалось, оно получалось слишком жалобным, иногда грубоватым. А вообще ему хотелось сказать многое, но при этом уложиться максимум в две страницы, и ни в коем случае не повиливая хвостом и не теряя собственного достоинства.
Конечно, это он приехал в Германию, а не местные немцы прикатили к нему. И поэтому выдвигать какие-то требования или ставить условия было бы наглостью, но спросить, почему ему отказывают в праве называться немцем, а значит получить, как и остальные переселенцы, гражданство ФРГ, он может. Ещё он никак не мог понять, в чём его вина? В том, что в 1986 году ушёл из сурьмяного комбината, где работал начальником смены, и стал инструктором Майли-Сайского горкома партии? А может, в том, что через год согласился возглавить орготдел этого самого горкома? Наверное. По крайней мере, именно это ставят ему в вину, называя партийным функционером
Что потерял адмирал в Германии? Зачем и на кого бросил свой корабль, матросов и родной Санкт-Петербург? Почему и на каком основании ему начислили здесь пенсию, оплачивают квартиру, медицинскую страховку и т. п.? Или взять живущего в Берлине Владимира Острогорского, а может Островского, выпустившего в 1985 году в московском издательстве «Искусство» книгу с лирическим названием «Осторожно: „Немецкая волна“» в серии «Империализм: события, факты, документы». В «прошлой жизни» этот «скрытый диссидент», как он себя представляет, вначале работал на московском радио, специализируясь на том, что отговаривал российских немцев переезжать в Германию. Затем возглавлял немецкую редакцию на Иновещании Всесоюзного радио, объясняя радиослушателям ФРГ, Австрии и ГДР, что хуже капитализма ничего нет и быть не может и, зашибая за это по две тысячи рублей гонорара в месяц. То есть ужасно притеснялся, ибо наверняка мечтал горбатиться не у микрофона, а радостно трудиться на сурьмяном комбинате в Май-ли-Сае, получая максимум 200 рублей. Но не получилось, и поэтому эмигрировал в Германию, где был принят на полный пансион, обласкан и теперь время от времени выступает в печати с рассказами, как в Москве его заставляли клеветать на Германию, местные законы, порядки, наступая на собственную совесть.
Дик не заметил, как опустошил чайник. И пока заваривал следующий (даром что ли его здесь киргизом называют) такого же крепкого кок-чая [60] , вспомнил о бывшем майоре КГБ, главной заботой которого в советское время было наблюдать за благонадёжностью немцев в Джамбульской области Казахстана.
По национальности был он не то украинцем, не то белорусом, а вот жена — немкой. Жили они теперь в Нюрнберге, фамилию носили немецкую (переехав майор сменил свою на девичью супруги), и никаких претензий германские чиновники к нему не предъявили: он же не немец. А жена в «прошлой жизни» — домохозяйка, то есть нигде не числилась, не участвовала, не избиралась. В результате оба без всяких проблем получили гражданство, удобную квартиру и покойную жизнь.
60
Так на Востоке называют зелёный чай.
Усмехнувшись, Дик стал вспоминать новую фамилию майора, которого никогда не видел, но о котором ему рассказывали земляки. Кажется, Браун. А может, Шульц? Нет, всё же Браун. Ну да, как у бывшего первого секретаря Целиноградского обкома партии, ставшего затем акимом [61] области, Брауна. Он ещё тогда спросил, не родственники ли они. А его брат Андрей ответил: «Все люди немного родственники» и добавил, что Браун написал книгу. Называется «Моя жизнь». Тогда Дик не придал этому значения, а сейчас подумал, что хорошо бы почитать. Может, в ней бывший аким рассказывает, как при таком номенклатурном прошлом получил гражданство и право называться немцем. Хотя вряд ли. Наивным и откровенным Герой Социалистического Труда Браун никогда не был. Поэтому надеяться, что он говорит правду. А может, этот вопрос Ангеле Меркель переадресовать? Она ведь тоже не без грешка: сначала пионеркой, потом комсомолкой была. Конечно, это не заворг в Майли-Сайском горкоме, но. Впрочем, становиться канцлером Дик не планировал — уж больно хлопотная должность. Но и оставаться в зыбком качестве человека без настоящего и будущего тоже не хотелось.
61
Глава области.