Утро в раю (очерки нашей жизни)
Шрифт:
Чем привлекло оно бывшего военнопленного? Какие ассоциации вызывала «тихая лирика» Рубцова, названного ещё при жизни «певцом земли, осени, дождя, сумерек и грусти» [109] ?
Обо всём этом, а не только о своей нынешней и будущей жизни на родине предков думал я позже, гуляя в одиночестве по чудным, словно кадры из рисованных мультфильмов окрестностям Акслаха. Они были совершенно иными, нежели те леса и поляны, где родился, творил, бражничал, влюблялся и встретил смерть Николай Рубцов и где «мотал срок» муж моей новой знакомой? И вообще, что может быть общего между «справным баварским хозяином» и русским поэтом, написавшим:
109
Из
Конечно, эти мысли и вопросы для меня, свеженького переселенца, были в ту пору далеко не главными. Скорее — третьестепенными. Но всё же время от времени они возникали в сознании, а вместе с ними появлялось сухощавое, с правильными чертами лицо Карла Карлхубера, виденное мною только на фотографиях.
Удивительная вещь — память. Например, лицо бесконечно любимого и родного человека — своей бабушки Татьяны, которая вырастила, воспитала и даже спасла меня от смерти, — я не помню. А вот баварца Карлхубера вместе с Николаем Рубцовым, которого видел к тому времени всего пару раз, да и то на фотографиях, представляю ясно. Причём непременно в сибирской тайге или в небольшом городке-посёлке на русском Севере. Может быть, потому, что довелось служить там в армии, на строительстве железнодорожной трассы Ивдель-Обь, которую вместе с воинскими подразделениями прокладывали также и зэки. Перегон — они, перегон — мы. И так до самого Ледовитого океана, не разговаривая, не встречаясь, но изредка видя друг друга. Издали.
Рубцова я представлял в чёрной фуфайке, накинутой на «потёртый, тусклый пиджачок» [110] , а Карлхубера в мышиного цвета шинели, местами прихваченной огнём кострищ, у которых грелись заключённые. Это по ассоциации с увиденным на Севере в период, когда служил в железнодорожных войсках.
После занятий на языковых курсах я иногда отправлялся побродить по окрестностям — заглядывал на хутора, заходил в ближайший от Акслаха городок Готтесцель, где наблюдал неспешную, размеренно-разумную жизнь баварцев. Много позже мой друг доктор социологии Нузгар Бетанели, впервые приехав в Баварию из Москвы, скажет: «Как было, наверное, тяжко покидать местным парням этот рай ради того, чтобы оказаться на Восточном фронте». Я ему тогда возразил: любой фронт ужасен, что Восточный, что Западный, впрочем, как и любая война. «Конечно, ты прав, — сказал Нузгар, — но я сейчас не о войне, и тем более не о Гитлере, Черчилле или Сталине. Я о том, что обладай правом выбора, где прожить следующую жизнь, если таковая, конечно, существует, непременно остановился бы на Баварии. До того здесь легко мне дышится».
110
Фраза друга Николая Рубцова поэта Льва Котюкова из его книги «Демоны и бесы Николая Рубцова». Москва: Юпитер, 2004 г.
23 февраля 2001 года Нузгар умер. В Москве. Узнав об этом, я неожиданно вспомнил Карла Карлхубера, скончавшегося в 1987 году в Акслахе. И ещё подумал: интересно, где бы он захотел прожить ещё одну жизнь, появись у него такая возможность? Наверняка тоже в Баварии. Хотя, чтобы ощутить прелесть этого края, нужно попутешествовать, поскитаться, поездить по миру. А он поездил, точнее — пошагал. Сначала в солдатских колоннах, позже — в арестантских. А вот Рубцов наверняка ни за что не променял бы свою «тихую родину». Даже на Баварию, окажись он здесь.
Откуда у меня такая уверенность? А вы вслушайтесь в строки: Школа моя деревянная!..
Поле, холмы, облака.
Мёдом, зерном и сметаною Пахнет в тени ивняка.
С каждой избою и тучею, С громом, готовым упасть, Чувствую самую жгучую, Самую смертную связь.
Хотя, с другой стороны, мир Николая Рубцова — не только деревенские просёлки, Русский Север, родная ему Вологодчина. Его мир — вся планета людей.
Поэтический сборник Рубцова с подстрочником некоторых стихотворений Карла Карлхубера я показал
Услышав это, я, вместо того чтобы сокрушённо вздохнуть, улыбнулся.
— Прости, но чему ты улыбаешься? — спросил Хитцер.
И тогда я рассказал историю, приключившуюся в Акслахе.
Хитцер слушал меня, не перебивая, только в самом конце поинтересовался:
— Где же сейчас книга Рубцова и подстрочник, сделанный герром Карлхубером?
— Я возвратил их вдове. Тогда, в 92-м, я не подумал, что эта книга может стать экспонатом музея Николая Рубцова в Тотьме [111] или неким импульсом для открытия музея германо-российской истории.
111
Город в Вологодской области, в котором жил поэт и где установлен ему памятник.
— Хорошая мысль, — кивнул головой Хитцер, — тем более что светлых лет во взаимоотношениях немцев и русских было неизмеримо больше, нежели чёрных.
— Может быть, просто чёрные быстрее забываются? — предположил я.
— Может быть, — согласился Хитцер. — Но то, что мы потеряли такой экспонат, жаль.
— Верю, что он отыщется, — успокоил я его.
Летом 2001 года мы с женой отправились из Мюнхена, где теперь живём, в Акслах. Специально, чтобы побывать в местах, куда зимой 1991 года нас забросила не очень ласковая переселенческая судьба.
Местечко практически не изменилось, разве что отель «У почты», в котором мы квартировали, стал другим. Его перестроили, покрасили, облагородили. Но останавливаться в нём нам не захотелось — тяготили воспоминания.
Оставив машину у здания пожарной команды, в помещении которого переселенцы учили-вспоминали язык предков, мы пешком отправились к дому, где жила Флорентина Карлхубер.
— А её уже нет, — ответил нам крепкий, розовощёкий баварец, расставлявший гномов и пастушек у миниатюрного пруда в палисаднике. — Она умерла. Кажется, в 1995 году. Этот дом я купил в 1997-м у её дочери, которая живёт с семьёй в Америке.
Произнеся это, он замер в пытливом ожидании пояснений: зачем нам понадобилась фрау Карлхубер, кто мы такие, и вообще, что нас привело в этот медвежий угол Баварского леса?
— Скажите, родственников у фрау Карлхубер в Акслахе не осталось? — спросила жена.
— Насколько мне известно — нет, — сдвинув на затылок шляпу, украшенную неким подобием кисточки для бритья, а на самом деле пучком усов серны, сказал баварец. — Впрочем, спросите кого-нибудь из старожилов. Например, Эльзу, она работает на почте.
Почта оказалась закрытой. Дожидаться следующего дня мы не стали, решив наведаться в Акслах как-нибудь в другой раз.
Конечно, шансов на то, что сборник стихотворений Рубцова сохранился, — мало. Но они есть. Хотя по большому счёту важнее другое. Прежде всего то, что вскоре после трагической гибели поэта в 1971 году его «негромкая лирика» вдруг зазвучала по-немецки. Да ещё где — в Баварском лесу!
А в 2000 году судьба свела меня с ещё одним (к счастью, живым) ценителем творчества Николая Рубцова — журналистом, писателем, фотографом и путешественником Яковом Пеннером. Жизнь этого человека сложилась трагично и тяжело. Но вспоминать, тем более рассказывать об этом, он не любит.