Увечный бог
Шрифт:
– Нет, я привыкну к тебе, Ном Кала.
Она вздрогнула.
– Не делай так, - шепнула она.
– Я вижу, некогда ты была красива. А теперь, из-за стремлений пустого сердца, стала красивой вновь.
– Ты станешь терзать меня? Если так - не иди со мной, прошу.
– Я буду молчать, идя рядом, если ты не прикажешь иначе. Погляди на нас: мы остались вдвоем. Лишенные смерти, а значит, как никто приспособленные к поиску мгновения мира. Начнем?
Она молча зашагала.
Как и он.
"Помните,
Солнце было теплым в тот день. Помните?
Гладкие камни вытащены из мешков, смеющиеся юнцы крутят их в руках, а кто-то раздает всем собравшимся в круг, на пир жареное мясо. День как день, обычные милые сцены.
И крик, донесшийся с края стоянки, никого не встревожил. Три чужака приближаются с юга.
Один из других кланов, знакомые лица. Улыбнись, встречая родичей...
Второй крик заставил всех вздрогнуть, как от озноба.
Я побежал с остальными. Я держал в руке лучшее копье; среди родных воинов я чувствовал себя смелым и не боялся опасности. Те, что пришли, не наши сородичи. Настоящие чужаки. Если нужно, мы изгоним их.
Тот миг... прошу, вспомните вместе со мной. Мы стоим в ряд, а они подошли на шесть шагов. Мы всматриваемся в лица.
Видим себя, но... нет. Небольшие отличия. Они выше и с более тонкими костями. Увешаны фетишами, ракушками и бусами из янтаря. Лица не наделены приятной округлостью лиц Имассов. Черты более резкие, вытянутые. Кадычные кости торчат из-под темных бород. Мы видели их оружие и были смущены. Мы видели изящную выделку их кож, мехов и штанов - и ощутили себя ничтожными.
Глаза их были наглыми. Цвета земли, не небес.
Трое жестами показали, что желают изгнать нас. Теперь это их охотничьи владения. А мы - захватчики. Помните, каково нам стало? Я глядел в их лица, в их глаза и видел истину.
Для высоких незнакомцев мы - ранаги, мы - бхедрины, мы - пран'аги.
Убив их, мы ничего не изменили. Кровь на оружии заставила колени подгибаться от ужаса. Прошу, умоляю - вспомните. Это был день, когда началось умирание мира.
Расскажите, что помните ВЫ, стоявшие перед обрюзгшими дикарями с тупыми лицами, перед жалкими личностями с красными и белыми волосами. Расскажите, что ощутили, как вознегодовали, когда мы не стали прятаться, но с неистовством порубили вас.
Вы знали, что вернетесь - в количествах, не поддающихся воображению. Что будете гнать нас, охотиться на нас, вытеснять нас в холодные низины и горные пещеры над бурным морем. Пока мы не пропадем. А потом вы, разумеется, начнете гнать друг друга.
Если осмелитесь вспомнить, то, может быть, поймете. Я убийца детей - ваших детей. Нет, не надо ужаса! Ваши руки в крови МОИХ детей! Вы больше не можете убивать нас, но мы можем убивать вас - и будем. Мы клинок древней памяти. Памяти огня, памяти льда, памяти боли, причиненной нам вами. Я отвечу на каждое прегрешение. Я стану рукой вашего уничтожения. До последнего ребенка.
Я был Оносом Т'ооланом. Я был Имассом. Когда-то я смотрел на цветы, танцующие на ветру.
Видите армию? Я пришел убивать вас. Ищите холодные низины. Ищите пещеры в утесах над бурными морями. Какая разница? Все убежища не помогли нам, не помогут они и вам.
Ясно вижу истину: вы не ждали, что мы вернемся.
Тем хуже".
Да, ему должны нравиться такие мысли, эти смелые, праведные выражения мести, заслуженной и давно подготовленной. Что невинность юных - ложь, что они стали наследниками, взросли на подлых делах предков.
Это были - он понимал - мысли Олар Этили, нашептываемые в тайных местах его души. Он ее отлично понимал. Как и всегда.
Баргасты заслужили свою судьбу. Они убили его жену и детей. Он помнил наглость в глазах тех, что расправились над его семьей - но разве он это видел? Невозможно. Он был уже мертв. "Она вползает в меня. Олар Этиль, тебя не звали. Ты хочешь, чтобы я служил тебе. Ты хочешь... да, я знаю, чего ты хочешь. Ты осмеливалась называть это исцелением.
В тебе есть мертвый росток, Гадающая. Высохшая, жалкая штука. В других он живет - иногда тонкий и слабый, иногда расцветший от сладкой тоски. Олар Этиль, этот росток имеет имя, но даже имя его заставит твои губы кривиться. Его имя - сострадание.
Однажды я встану перед тобой, Олар Этиль, и поцелую, и дарую вкус того, чем ты не обладала никогда. Увижу, как ты давишься. Плюешься в буйной ярости. И тогда зарыдаю, показывая тебе твою ничтожность.