Уведу родного мужа

Ветрова Мария

— Ниночку? Возле «опеля»?.. Господи, при чем тут Ниночка?.. Это была не Ниночка, а…

Эффект, произведенный Любочкиными словами, наверное, не взялась бы спрогнозировать ни одна из ясновидящих, размещавших свою рекламу в «Параллельных мирах», возможно, за исключением легендарной Александрины…

Красавец следователь не успел задать свой следующий неожиданный вопрос, как вдруг лицо Лизы Голубевой буквально исказила маска неподдельного ужаса, и, вскочив на ноги, она ни с того ни с сего грохнулась на колени

возле изголовья Любочкиной кровати…

— Люба… Любочка, — пролепетала в каком-то совершенно непонятном порыве отчаяния Лиза. — Скажи, скажи мне, пожалуйста, скажи правду: Ларка что, продала Ниночке голубой костюм?.. Голубой, да?! Я знаю, она в редакции ей отдавала костюм, но меня не было… Ты видела ведь, правда?.. Любушка, скажи мне правду…

Любочка Вышинская испуганно дернулась, ощутив жуткую боль в виске, но у Голубевой было такое отчаянное выражение лица, что она все-таки сумела взять себя в руки и с трудом прошептала ту самую правду, которой так настырно добивалась, должно быть, спятившая Голубева:

— Нет, она ей просто поносить дала… а потом подарила… Она не продавала…

— Голубой или розовый?! — почти выкрикнула сошедшая с ума Голубева.

— Голубой… — из последних сил призналась Любочка и тут же вынуждена была прикрыть глаза от боли и полного непонимания, как это так вот, сразу, в одну секунду человек может настолько тяжело заболеть психически… Бедная Лиза!

— Нет… нет, — простонала в это время бедная Лиза. — Как же так, ведь розовый ее действительно бледнит!.. Это не могла быть Ларка… Нет!..

— Вы что, молодые люди, с ума сошли?! — Голос профессора, раздавшийся в этот момент из дверей, заставил всех, включая все еще стоящую на коленях Лизу, вздрогнуть и замереть. Красавец следователь мгновенно начал бормотать извинения, бросился к Голубевой и, схватив ее за плечи, легко поднял на ноги. Она же, в свою очередь, тут же разрыдалась по совершенно непонятной причине (да и кто может понять логику сумасшедших?!) и уткнулась красавцу носом в грудь с интимно-неприличным видом…

Но профессора Ивана Константиновича все это совершенно не растрогало и гнева его не поубавило:

— Как вы смеете подобным образом вести себя с послеоперационной, да еще только что вышедшей из комы больной?! Я буду жаловаться в вашу, — он разъяренно ткнул пальцем в красавца, — вездесущую организацию!.. Вы… вы привыкшие к безнаказанности беспредельщики, но я и на вас управу найду!..

— Не надо! — пискнула из последних сил вклинившаяся в случайную паузу Любочка, и все, включая профессора, внезапно замерли и повернулись к ней. Даже зареванная, с безобразно размытой косметикой Голубева. — Пожалуйста… — прошептала Любочка умоляюще. — Со мной все в порядке, Лизочка просто плохо себя почувствовала…

И, обнаружив, что Голубева буквально окаменела от удивления, услышав подобные слова,

нашла в себе силы улыбнуться и поддержать несчастную морально:

— Лизочка, ты должна простить Лару… Ну, за то, что она подарила костюм не тебе, лучшей подруге, а Ниночке… Людей надо прощать, нельзя так обижаться по пустякам… Бог ведь все видит, понимаешь?.. Все!..

К концу этой короткой речи Любочкин голос немножко окреп, а в душу вернулась та самая радость, с которой она недавно открыла глаза. Радость бытия, оказавшегося куда прекраснее, чем может предположить даже самый гениальный и оптимистичный, но все же человеческий ум!..

— Я… Я ее прощаю, — тут же сказала почему-то шепотом Лиза и кинулась вон из палаты, едва не сбив с ног профессора. Спустя секунду в палате, кроме доктора и его пациентки, никого не было.

— Что… Что это было?.. — вопросил Иван Константинович, всем своим видом воплощая возмущенное недоумение.

— Ничего особенного, — ласково улыбнулась ему Любочка Вышинская. — Люди есть люди… Надо уметь прощать, и все тогда будет хорошо!

Профессор на мгновение зажмурился, потом подошел к Любочкиной кровати и, внимательно посмотрев на лекарства, лежавшие на тумбочке, взял две зелененькие таблетки.

— Пожалуй, — сказал он задумчиво, — попрошу Танечку ввести вам успокоительное внутримышечно…

И, нервно схватив стакан с водой, проглотил обе пилюли на глазах своей изумленной пациентки.

Именно в тот момент, когда Иван Константинович покинул Любочкину палату, выйдя в стерильно-чистый, с солнечно сияющим паркетом коридор, в самом конце этого коридора распахнулась стеклянная дверь, ведущая на лестничную клетку, и на территорию отделения ступил хмурый от постоянного напряжения капитан Широков.

В больницу капитан явился с чисто служебной целью: опросить пришедшую наконец в себя Вышинскую, пострадавшую по этому проклятому делу, которое обрастало все новыми и новыми трупами, как новогодняя елка игрушками. Словом, сплошная головная боль! Широков едва не взвизгнул от неожиданности, как нервная барышня, наткнувшись на доктора.

— Вы как сюда попали, молодой человек?! — злобно поинтересовался врач, недвусмысленно перегораживая коридор своим телом. — Кто вам п-позволил?!

Изумленный капитан Широков тряхнул головой, с усилием сбрасывая с себя оцепенение, и тоже рассердился.

— Ваше начальство позволило! — прошипел капитан, тоже сверкнув глазами. — Я, к вашему сведению, следователь. По особо тяжким!..

Относительно начальства капитан, между прочим, сказал чистую правду. Потому что примерно час назад лично договорился о своем визите к Вышинской с профессором — по телефону, представившись тому по всей форме и клятвенно заверив, что опрос пострадавшей — пустая формальность, займет не более пяти минут.