Уверенность в обмане

МакДональд Жан

Маккензи качает головой в изумлении.

— Я не могу поверить, что ты был женат и ничего не рассказал мне, — она садится, выпрямившись, притягивая ноги к груди. Хмурится, размышляя над тем, что я ей рассказываю. — Итак, — начинает она, предлагая мне продолжить. — Как все это связано с твоим уходом и с тем, что ты сказал мне на стоянке?

Я сажусь, повернувшись к ней корпусом, поджав ноги в индийском стиле.

— Это все дальше. Ты ведь хотела услышать все с самого начала.

Уголки ее губ дергаются в слабом подобии улыбки.

— И правда. Извини, что прервала.

— Да ладно, —

шепчу я, откинувшись назад и вытянув руки. Я продолжаю:

— Сначала мы были очень счастливы. Ровно до тех пор, пока не узнали, что она беременна, — приходится подавить рыдание, готовое обогнать мои слова. Все равно я не могу избавиться от того, что сделал, и неважно, насколько сильно отец прикрыл меня.

Приходится вытереть слезы, стекающие по моему лицу. Стыдно. Я закрываю лицо. Когда сталкиваешься с демонами прошлого, всегда непросто. Маккензи подается вперед и убирает мои руки от лица.

— Что произошло, Энди? — зовет она.

Ссутулив плечи, я отворачиваюсь. Слезы текут более свободно. Теперь я уже не пытаюсь их сдерживать. Плотина в моей душе прорвалась и нет никаких сил остановить поток. Слова бессвязно льются изо рта в потоке признаний.

— Это произошло в конце февраля. Ребекка перехаживала два дня и чувствовала себя совершенно несчастной. Я допоздна засиживался в офисе, пытаясь наверстать время, так как я хотел взять отпуск после рождения ребенка. Отец подарил мне папку для старшего юриста. Я никому не говорил, что совершенно не готов взять на себя такую нагрузку. Я пытался бороться с этим.

Гордость взяла верх. Я положил слишком много времени на дела и в связи с этим мой брак затрещал по швам. Мой отец должен был лучше подумать, прежде чем назначать меня старшим юристом. Но, видимо, он хотел заставить меня бороться. Сейчас я это понимаю. Назначая меня, он наказывал меня за неповиновение. Чего он не мог предугадать, так это моего желания доказать, что он ошибался, ему и всем остальным, кто еще сомневался. Я должен был доказать, что столь же хорош и достоин имени, которое ношу.

Я никогда не забуду ту ночь. Никогда за всю свою жизнь. Я был вдали много дней, разгребая те дела, и на сон мне оставалось лишь часа три. Отношения между мной и Ребеккой становились все более напряженными. Я бы предположил, что это случилось из-за моего столь долгого отсутствия. Мы пришли на день рождения Гэвина в дом моих родителей. Между тем мой отец был в редкой форме недовольства качеством моей работы. Такое чувство, что я стоял перед выбором между Эйденом и Ребеккой всю ту ночь. И я выпил. Ну, может, стаканчика два, — холодный смех вырывается сквозь поток слез. — Тогда еще я мог справиться со своим пристрастием к алкоголю. По крайней мере, я так думал.

Слова плавно льются. Неважно, как сильно я пытаюсь остановить рыдания, они становятся все безудержнее.

— К концу ночи я был таким измотанным и расстроенным, — я молчу. Всхлипы сотрясают мое тело, как и все, что почти в течение семи лет я пытаюсь скрыть. — Я не должен был садиться за руль в ту ночь, — закрываю глаза. Ужасно как их жгло непролитыми слезами. В своей голове мне все виделось настолько ясно, как будто произошло только вчера. — Пока мы ехали домой, я сказал Ребекке, что опять оставлю ее одну и поеду в офис. Было

очень поздно, но столько дел нужно было еще переделать. Она взорвалась. Она обвинила меня в измене. Она кричала, что больше неинтересна мне, потому что толстая и беременна. Я пытался объяснить ей, какое сейчас на меня оказывается давление, но она не хотела меня слушать.

Каждый волосок на моем теле топорщится из-за воспоминаний и той боли, которую они причиняют. Я наклоняю голову к груди, сглатывая слезы, бегущие по губам. Я пытаюсь сделать глубокий вдох, но получаются лишь короткие всхлипы. И я утешаю себя тем, что вообще могу дышать, хотя боль так велика, что лучше бы и не дышать вовсе.

— Я помню, как орал на нее, говорил, что никогда не изменю ей, что все, что я делаю, это для нее и ребенка. В ее словах было столько яда. Мы дрались раньше, но она никогда не пыталась унизить меня до глубины души. Когда я убедил ее, что у меня нет ни с кем романа, она заявила, что спала с Эйденом последние восемь месяцев.

Ее слова эхом проносятся у меня в голове.

— Она сказала, что, раз меня все время не было дома, она нашла отличного парня, чтобы потрахаться. Этим парнем оказался Эйден и секс с ним вышел отличным.

Маккензи прижимает обе руки ко рту, сдерживая всхлипы:

— О, Боже, нет!

Я киваю, закусив нижнюю губу. Как же тяжко. Боль сильнее по сравнению с разрывающим грудную клетку надрывом. Я закрываю глаза, вновь переживая тот вечер:

— Мы так орали друг на друга, отбросив всяческие приличия, что я и не заметил, когда нас вынесло на встречную полосу. Асфальт был совершенно скользким после дождя. Очнулся я только когда раздался гудок грузовика, летящего на встречу.

Образы той ночи с ужасающей реалистичностью проносятся перед глазами. Визг шин. Крики Ребекки. А потом — чернота.

— Меня занесло, — восклицаю я, — и я потерял контроль. Это последнее, что я помню до того, как пришел в себя. Огни вспыхивали вокруг меня. Ужасный надсадный рев сирены пронзил мои уши. Врач пыталась разговаривать со мной, но я ничего не слышал. Все, что меня волновало на тот момент, это Ребекка и ребенок. Я повернул голову и увидел ее рядом в кресле без сознания. Я орал на врачей, чтобы забыли обо мне и сосредоточили все внимание на ней, — я начинаю раскачиваться взад и вперед. Воспоминания не дают спокойно усидеть на месте.

Маккензи сидит словно парализованная. В шоке после моих слов, если я верно вижу через свои залитые слезами глаза.

— Дальше нас отвезли в травмпункт, где моя милая маленькая девочка вошла в этот мир. Но вместо того, чтобы радоваться ее рождению, мне пришлось скорбеть о ней из-за ее смерти.

Каждое произнесенное слово, словно ножом разрезает грудь, бередя старые раны. Я пытаюсь стереть тыльной стороной ладони слезы с лица. Достоинство кончилось напрочь. Я не могу смотреть на Маккензи. Даже если бы и смог, то не разгляжу её за потоком льющихся слез. Мое тело сотрясают рыдания, рвущиеся из моей груди. Моя сладкая девочка ушла из-за меня. Маккензи кладет руку мне на ладонь. Я поворачиваю ладонь вверх, переплетая наши пальцы. Ее прикосновение должно было успокоить меня, но в том состоянии горя и отчаяния, в котором я сейчас нахожусь, успокоиться крайне сложно.