Увертюра ветра

Элер Алиса

Я опустился на скамью рядом, Нэльвё - напротив.

Хозяйка накрывала на стол. Нарезала сегодняшнего, но уже подветрившегося хлеба, расставила деревянные миски и ложки. Хлопая дверями, бегала голопятая ребятня: мальчишка и девчонка, погодки, с растрепанными русыми кудряшками. Следом за ними бегала девчушка лет тринадцати, грозно шикая и призывая мелочь к порядку перед высокой гостьей, но изловить никак не могла. И ребятня продолжала резвиться - оббегать вокруг стола, хватать за ноги гостей и строить старшей сестрице страшные рожицы.

– Эзра!
–

прикрикнула уже на нее хозяйка, не выдержав, после того, как чуть не выронила кувшин, столкнувшись с юркой девчонкой. Та пристыжено притулилась на самом краешке лавки и теперь вовсю, с подсмотренным у Камелии высокомерием, делая вид, что ей и дела нет до малявок. Мальчишка, недолго думая, подкрался и дернул ее за косу. Эзра обернулась, но ухватить поганца за шиворот не успела.

Постепенно к столу стали подтягиваться остальные обитатели дома. Два молодца, старушка - в отличие от сухонького супруга дама весьма... монументальная - две горланящие кошки и поджарый мужчина, судя по фигуре и выправке - бывший военный.

– Доброго пути и легких дорог, - поприветствовал он, усаживаясь во главе стола, напротив старосты.
– Куда направляетесь?

– В Лэйдрин, к отцу, - сухо сказала Камелия.
– Простите, что потревожили в столь поздний час. Мы угодили в засаду разбойников.

– Пресветлые боги!
– ахнула хозяйка. Эзра испуганно вскрикнула, прикрыв рот руками. Малявки, услышав волшебное слово "разбойники", навострили ушки и затихли под скамьей.

– Ишь, обнаглели!
– бросила матрона.
– Уже на тракте лютуют!

– А... как же вы?
– тихонько спросила девчушка.

– В порядке. Лошади вот только взбрыкнули и удрали. И одежда .

– А как вы без лошадок-то к нам?
– удивилась хозяйка.

– Лесом, - мрачно ответил за всех Нэльвё - на редкость искренне.

– Устали, наверное, - жалостливо продолжила она.
– Не одну и не две мили прошли тропами, наверное!

Я многозначительно промолчал и затронул гораздо более волнующую меня тему.

– Хозяин, подскажите: можно у вас в деревне лошадей купить?

– Можно, - нехотя кивнул он, - Только обычные они, рабочие, не для господ.

– Лишь бы везти могли, и довольно, - заверил я.

– Да вы кушайте, кушайте, господин!
– сгладила воцарившуюся после моих слов паузу хозяйка, заметив, что я не ем, и принявшись меня активно потчевать.
– Простите, глупую! Совсем вас заболтала!

"Вас" кроме меня давно уплетали поздний ужин за обе щеки. Я, по правде сказать, не очень-то любил щи и всеми силами оттягивал неприятную трапезу. За этот удивительно длинный день голод навещали меня столь часто, что я уже свыкся с ним и отгонял, почти не замечая. Он напоминал о себе лишь противной слабостью, ядом растекшись по телу, и я бы, пожалуй, малодушно отказался от ужина, если бы не предстоящий завтра поход. Падение с коня в первый же час дороги не входило в мои планы, поэтому пришлось-таки, скрепя сердце, взяться за ложку.

Есть, когда столько пар глаз

неустанно следят за каждым твоим движением, было страшно неудобно. Хуже всего приходилось Камелии. Она неловко управлялась с непривычной деревянной ложкой и то и дело бросала грустный взгляд на сервированный с деревенской простотой стол. В нем так и читалось острая нехватка салфеток, которыми можно промокнуть губы и обтереть руки. Но леди держалась достойно. Нэльвё приходилось немногим лучше. Более ли менее привычно чувствовал себя только я, не раз и не два присоединявшийся к торговым караванам и просившийся на ночлег в деревнях.

– Эзра, - окликнула хозяйка, когда ложки заскребли по дну.
– Проводи леди в светлицу.

Девчушка вскочила со скамьи, но Нэльвё жестом остановил ее.

– Не сейчас. Мы бы хотели переговорить... одни.

Старшие покинули комнату молча и степенно, ребятня - с галдежом, когда их за уши потянули за порог. Дочки-ровесницы Камелии любопытно сверкали темными глазенками и прожигали матрону, выталкивающую их за дверь, обиженными взглядами.

Когда дверь все-таки захлопнулась (не переставая, впрочем, многозначительно подрагивать, как будто там усиленно делили места для подслушивания), я, кашлянув, полюбопытствовал:

– Ты всерьез думаешь, что мы остались наедине?

Нэльвё молча вскинул руку - и заклинание сорвалось с его пальцев золотой взвесью; прокатилось по комнатке дуновением теплого ветра, нежно огладив кожу.

– Теперь - остались, - в его голосе звенел металл.

Я напрягся. Благодушие и сонливость как рукой сняло. В интонациях Нэльвё сквозила тщательно сдерживаемая злость. Я решительно не понимал, чем она вызвана... и что он собирается делать.

Долго удерживать интригу Нэльвё не стал, разразившись гневной тирадой:

– С какой такой радости ты - пожри тебя Тьма!
– разбрасываешься чужими деньгами, да еще и в таком количестве?! Посчитай-ка, л-леди, сколько нам еще трат предстоит! Лошади, упряжь, телепорты, ночлеги, завтраки, ужины и обеды... этого, по-твоему, мало?! Захотела поиграть в благородную - так швыряй медяки в толпу, мне не жалко! Медяки, а не златы!

Камелия бледнела, краснела; сжатые в кулачки руки дрожали. Взгляд пылал какой-то отчаянной смесью злости, ненависти... и стыда.

– Это... мои деньги, - едва слышно прошептала она.

– Да неужели? Почему, в таком случае, они были в моем кошельке?

Камелия резко, болезненно выпрямилась, словно под плетью. В голосе, еще мгновение назад слабом и дрожащем, прорезались угрожающе-спокойные нотки.

– Я взяла деньги с собой. Если Вы изволите пройти в отведенную мне комнату, я с удовольствием верну Вам злат.

– Глупая девчонка!
– рявкнул Нэльвё. К чести леди, она не дрогнула.
– Злат! Злат, разорви тебя дракон! На него можно припеваючи жить две недели! Даже я, будучи одним из лучших торлисских лекарей, горбачусь за него десять дней кряду! Десять! А ты разбрасываешься, даже не зная им цену!