Увертюра ветра

Элер Алиса

Я невольно рассмеялся - горько, отчаянно, безнадежно.

– Никак! Я не смогу объяснить, Камелия, - прибавил я, видя ее разочарование.
– Я пытался объяснить так часто, так много - но никто так и не мог услышать.

– Но вы же сказали, что может каждый...

– Может. Может, но не хочет - вот и не слышит. Или не верит. А как научить вере? Как научить слышать в ветре не шелест листвы и поскрипывание жернов мельниц, а сказки далеких стран и далеких времен? Как научить чувствовать глубже, слышать - звонче, смотреть - и замечать? Я не знаю, Камелия.

На мгновение мне показалось, что ее глаза блеснули - злостью ли, отчаяньем, или выступившими слезами?
– но она почти сразу отвернулась, щелкнула замком чемоданчика и завозилась, готовясь к ночлегу. Я помолчал, не зная, что еще сказать, и в итоге просто бросил все еще сжимаемое шерстяное одеяло на землю - и растянулся на нем, заложив руки за голову и смотря на звезды; на мириады звезд в бездонном небесном колодце.

Давнишняя тишина вновь укрыла нас. Вот уже Камелия давно потушила костер, и свозь редкое совиное уханье и сверчковый стрекот слышались шаг приближающиеся шаги Нэльвё. Он шуршал где-то поодаль, продираясь коротким, но гораздо менее удобным путем напрямик через лес.

Сон не шел. Я лежал и смотрел на звезды, на раскинувшееся надо мной бескрайнее, безводное море, гораздо более глубокое, чем любое другое море. Россыпи звезд, как капельки искристого серебра, сорвавшиеся с кисти художника, усыпали иссиня-черный палантин. Я смотрел, и какая-то тихая грусть заполняла сердце.

Столько лет Ты заставила меня провести в забвении, в бессмысленном и безысходном существовании; лишила всего, что я любил, и последнего, священного права, что у меня осталось - смерти, ничего не объяснив и не дав взамен.

Ты так долго молчала - лишь изредка ветер, вырвавшийся из-под твоей опеки, шептал мне песни - а теперь вновь ведешь меня дорогой сказителя. Зачем?..

Видение за видением, столкновение за столкновением... Да, я хотел обрести Путь; хотел с того самого дня, когда все изменилось, закончилось для меня, но...

Но я не могу понять: чего ты хочешь - Прекрасная, Непостижимая?..

– Если захотеть, и поверить, - вдруг тихо, едва слышно, прошептала Камелия - так, чтобы приближающийся и что-то себе насвистывающий Нэльвё не услышал.
– То даже я смогу? Услышать Волю?

Я, еще думавший о своем, вздрогнул. Заколебался, не сразу поняв, что она хочет.

А когда понял, сказал:

– Сможешь.

***

– Мы еще не приехали?

– Нет.

– А когда мы приедем?

– Скоро.

– ...а теперь тоже не приехали?

– Нет, Камелия!
– не выдержав, рыкнул я. Задаваемый каждые пять мину вопрос у меня уже в печенках сидел.
– Будьте уверены, когда мы приедем, вы узнаете об этом первыми!

– А как я узнаю? А правда, что там можно встретить единорога даже ясным-ясным полднем? И что в каждом-прекаждом дереве гостят лесные девы? И...

– В Лесу нет ни единорогов, ни кругов фей, ни огромных деревьев!
– взорвался я, не в силах слушать всю ту чушь, что Камелия почерпнула в людских легендах.

Девушка

растерянно замолчала, нахмурилась и хотела было что-то спросить, но я оборвал ее грубым:

– Я скажу!
– и больше с глупыми вопросами она не лезла.

...понять, где начинается Лес, невозможно. Он ведет себя, как капризный ребенок, изнывающий от скуки: путает дороги, незаметно меняет направление, сбивает с пути. Вроде бы ехал только вперед, никуда не сворачивая, а раскидистый дуб, примеченный по правую руку, вдруг оказался слева! И этот мшистый, поваленный ветром ствол ты точно проезжал!

Мы должны были выйти к Лесу еще час назад, и я начинал нервничать: это все меньше походило на игру, и все больше - на нежеланный визит. Стараясь сохранять видимость спокойствия, я уже почти паниковал, а расспросы Камелии только подливали масла в огонь. Хуже этого было только молчаливое злорадство Нэльвё. Мы почти не разговаривали после вчерашней ссоры, только перекидывались короткими репликами только по делу. Отрекшийся больше не насвистывал разухабистых и игривых мелодий, не подтрунивали над нами с Камелией по поводу и без и вообще как будто отстранился от происходящего. Но только "как будто". Я кожей чувствовал его насмешливый, чуть лукавый взгляд, а когда оборачивался, читал в нем молчаливое: "Через Лес, говоришь? Ну-ну!" В довершении ко всему, я, напряженно вслушивающийся в каждый шорох и перелив ветра все утро, перестал различать музыку сфер и теперь мог не заметить проклятый Полог.

Я вздрогнул, словно почувствовав или услышав сбившийся ритм, переход на другую мелодию. Что-то изменилось, и прежде сонно-недвижимый воздух, не шелохнув ни веточки, ни листочка, обнял меня теплым, пахнущим цветущими яблонями ветром. Стрелочка остановилась, испуганно заржав.

Не знаю, как звучала песнь Полога для моих спутников - ветром ли, неясным беспокойством, томление в груди или как-то иначе, - но они услышали ее и замерли в нерешительности.

– Надо же, - пробормотал Нэльвё у меня за спиной.
– Я уже не верил.

Я спрыгнул с лошади и, отбросив поводья, не оглядываясь, шагнул вперед, на укрытую в тени крон поляну. Ветер вновь налетел, захлестнул, закружил - так весело, так радостно, что устоять на ногах было невозможно...

Закружил - и резко стих, будто вспугнутый кем-то.

Тем, кого я ждал.

– Приветствую тебя, Извечный, - почти пропел я на аэльвском.
– Пропусти меня и тех, кто со мной. Меня ждут.

– Кто тебя ждет, elli-e Taelis?
– певуче спросил Лес голосом одной из прячущихся в кронах fae.
– Мы не видим.

Я, хоть и ждал этого вопроса, все равно вздрогнул, боясь не сказать - услышать ответ, жестокий и беспощадный.

Ответ, с которым, казалось, давно смирился, но который не готов был услышать.

...И дело, конечно, совсем не в Лесе, Совете и драконах.

– Миринэ из дома Ллиэн, - проговорил я так спокойно, как мог, но голос все равно предательски дрогнул на имени. Едва заметно, почти не слышно, но Лес почувствовал... и молчал.

Ответь мне.

"Узнай сам".