Увертюра ветра
Шрифт:
– Леди Ириенн, - шепчут его губы, тихо и грустно, устало. Но им не обмануть ее.
Иришь вжимается в дерево, стискивает до боли пальцы.
Эрелайн останавливается, не решаясь приблизиться.
Сделай еще хоть шаг, только посмей!
– Леди Ириенн, позвольте мне...
Еще один шаг, тонущий в мягких касаниях трав.
И она не выдерживает.
– Не смей!
– взвизгнула Иришь.
– Не подходи ко мне, чудовище!
Он вздрогнул, точно от пощечины. А страх, страх и злость, что копились в ее сердце весь этот бесконечно долгий вечер, весь ужас от осознания того, Чем он является; вся ненависть, копившаяся годами, выплеснулись в едином порыве.
– Не смей подходить ко мне, прикасаться ко мне! О, драконье пламя, какой же я была идиоткой! "Взгляд, как будто заглядываешь в бездну"... как можно было сразу не понять?! И как еще не понял никто? Почему ты еще жив?! Как смеешь ходить среди нас, ты, чудовище? Ты, тот, что несет смерть и тьму?! Как смеют твои поданные, твой дом, молчать о том, Что ты?! Глупцы, безумцы!
Эрелайн ссутулился, опустил взгляд, закрыл глаза... Иришь почти чувствовала, как от каждого ее жестокого слова, каждого вскрика он вздрагивает, как под плетью. Видела, понимала, и уже жалела о сказанном - но не могла остановиться. Безумие истерики охватило ее, и она не могла противиться, выкрикивая все новые и новые проклятья, все взмахивая и взмахивая плетью. Нервы не выдержали обрушившегося горя, и непролитые слезы вылились в ярость и злость. И чем больнее ее слова задевали Эрелайна, тем сильнее становилось злость. Та Иришь, настоящая, - слабый отголосок разума в буре чувств - ужасался, но не мог прекратить этого сумасшествия.
А та, кто овладела ей, замерла, переводя дух, и рассмеялась - нервно, истерически. И, повернувшись к нему, выдохнула со смехом, уже не крича, а сладко и тихо.
Выдохнула, зная, что это ранит его как ничто другое:
– Какие же мы глупцы! А я-то, дура, думала, гадала: как же так вышло? Восстание в доме Пляшущих Теней - невозможно, немыслимо! Столько тысяч лет дом вьер Шаньер, Владык Теней, стоит во главе! Безупречные во всем, верные долгу вьер Шаньер! Самые верные, самые благородные - безупречные... А тут - восстание! Подумать только: мы вас еще жалели! А вы получили по заслугам!
Иришь вдруг замолчала, только сейчас уловив изменения, произошедшие в Эрелайне. Он больше не стоял, опустив голову, молча принимая ее хлесткие удары, а смотрел прямо на нее.
И в глазах его, густо-синих и сумеречных, плескалась живая тьма.
***
Страсть и злость, и горькое отчаяние, завладевшие ей, рассеялись в один миг, оставив лишь страх. Иришь захлебнулась им, как летним вином, и не могла и помыслить о том, чтобы шелохнуться. Она не видела ничего, кроме этих завораживающих глаз. Из них всегда смотрели холод и пустота, завораживающие своей невозможностью, абсолютностью.
Сейчас же глаза Эрелайна не были пусты - в них пылала злость и безумная ярость. Тьма, скрывавшаяся прежде где-то на дне зрачков, за кромкой грозового сумрака, расплескалась, заполонив собой все.
– "Заслужили"?
– тихо спросил Повелитель. И продолжил, гораздо громче, гораздо жестче и с ядовитой издевкой. Иришь впервые слышала эмоции в его голосе. Не приглушенные, тщательно скрываемые и подавляемые, а настоящие, яркие и живые.
– Кто же именно заслужил, моя леди?
Тьма вырвалась, вылилась в мир - и воздух заледенел. Иришь не могла ее видеть, но чувствовала ее холодное дыхание, неторопливые шаги и ласковые прикосновения-порывы ветра. То же злого. Тьма обвивалась вокруг нее, медленно, плотно, неотвратимо, нежно обнимая и удушая. Она чувствовала ее страха, и играла в кошки-мышки, наслаждаясь каждым мгновением.
–
– Мой отец? Возглавивший борьбу против антерийской экспансии, удержавший сумеречных за порогом, хотя это было почти невозможно? Отец, объединивший Зеленые Холмы, выковавший корону из железа и крови и преподнесший ее вашему отцу, леди, несмотря на тысячелетнюю вражду между нашими домами, только потому, что он был достоин?! Это его достойная награда?!
Он уже не говорил: кричал на нее, испуганную, растерянную, с сердцем, разрывающимся от страха. Иришь почти слышала шепотки и смешки обнимающей, легонько гладящей ее тьмы. Как верный пес, верная гончая.
"Только попроси, выпусти нас... и мы уничтожим твоих врагов, разорвем в клочья, выпьем их жизнь... если сможешь удержать нас. А нет - умрешь сам".
– Или, может быть, моя мать?! Целительница от рождения, одаренная Волей, она могла помочь даже тем, кто был обречен; могла выцарапать из объятий смерти! Говорили, что в ней воплотился весь свет этого мира, и звали дарующей жизнь! И чем отплатили ей боги и люди? Смертью и чудовищем-сыном - единственным, кого она не могла, не смогла бы спасти, никогда! А может, моя сестра, жестоко растерзанная в ту же ночь? В чем ее преступление, "принцесса"?! Вы думаете, она знала о чем-то?! Или была хуже вас? Ей так же хотелось танцевать на балах, ей так же хотелось жить - но те, вроде вас, решили иначе.
Иришь задыхалась в объятиях тьмы. На ресницах дрожали слезинки, и никак не могли сорваться: она боялась шелохнуться.
– А может, прислуга, перебитая в эту ночь? И верные гвардейцы, поклявшиеся жизнь сложить за Повелителя? Какое преступление, леди: верность и честь! Вы правы, достойная награда! Только глупцы придерживаются их. И эти глупцы умирают. Так кто заслужил это, моя леди?! Кто?! Кого покарала Воля той весенней ночью? И почему жив я?! Отвечайте!
– рявкнул он, и тугие путы на шее затянулись. Свет померк.
Иришь, не смея противиться воле Эрелайна и не видя ничего, кроме его глаз, тихо шепнула, но пересохшие губы едва шелохнулись, не выдохнув ни звука. В глазах темнело, и лишь взгляд, его взгляд - холодный, жестокий, ненавидящий и отчаянный - жег ее сквозь застилавший глаза мрак. Слезы сорвались с ресниц и скатились по щеке соленой тускло блеснувшей искоркой-дорожкой.
Повелитель вдруг замер, осекшись. Тьма, плещущаяся в его глазах, исчезла, утонув в сумрачной глубине. И тут же путы, захлестнувшие ее шею, сдавившие грудь исчезли.
Эрелайн побледнел, пошатнулся и на нетвердых ногах шагнул прочь. Заслонил лицо рукой, ссутулился, еще страшнее, чем до того, и замер ледяным изваянием.
Иришь вздохнула полной грудью, не веря, что жива. Шея, обожженное клинком из драконьего пламени и сжимаемое тьмой, пылала. Дышать было больно, просто невыносимо, - но прекрасно. Ночной воздух никогда еще не был так свеж, а лесные цветы - так сладки.
Слабость и дурнота накатывали удушающими волнами - последствия страха. Она не могла шевельнуть даже пальцем - это ничтожное действие требовало невозможных усилий. Она закрыла глаза, не в силах бороться с потяжелевшими веками. Но тут же перед ее внутренним взором восстал образ Эрелайна, его взгляд, пылающий тьмой... но он вызывал уже не страх, не ужас, а невыносимый стыд. Что она несла и как жестока была! Злость и отчаяние захлестнула Иришь, злость на себя. Она жгла глаза сухими слезами, а стыд испепелял сердце. Ненавидеть его она не могла, прекрасно понимая, что получила по заслугам. Глупая, капризная, избалованная "принцесса"...