Увертюра ветра
Шрифт:
Ржание коней привлекло ее и выдернуло из омута мыслей. Иришь распахнула глаза и увидела, как на поляну влетели трое всадников. Эрелайн даже не поднял головы. Он держал в руках меч, драконью сталь, и пытался увидеть что-то в сотканном из мрака клинке.
– Повелитель!
– воскликнула единственная всадница в кавалькаде, только подъезжая и не видя их. Заметив, она другим, изменившимся голосом прошипела что-то сквозь зубы, и окликнула его, не реагирующего на происходящее и странно смотрящего в тьму лезвия, еще раз: -
Эрелайн медленно выпрямился, по-прежнему не сводя взгляда от стискиваемого до боли меча.
– Повелитель!
– Да, Сэйна, - тихо сказал он голосом, в котором уже точно не было ничего человеческого... и ничего живого. Пустой голос.
"Это я виновата", - с внезапным ужасом поняла Иришь, стискивая руки в кулаки.
– Я! Чудовищами не рождаются. Чудовищ делают люди. Всесмотрящая, как я могла быть такой?!.. Я ошибалась, ошибалась, и не видела ничего! Какое право имела судить его я? За что?! За то что он, единственный из всех, осмелился взять ответственность за себя, за всех гас? Не кто-то из лордов, знати, не мой отец!
"Вот чем отплатили ей люди и боги..." Я не права. И уже ничего не исправить. Он никогда не поверит моим извинениям, не поверит мне после всего, что услышал... Чудовищ делают люди".
– Все в порядке, - такое же тихое и мертвое, едва слышное и охрипшее.
– Жизни леди Ириенн угрожала сумеречная... клинком драконьего пламени. Но мы оба не пострадали. Помоги ей, пожалуйста.
В серебряных глазах Сэйны плескалась тревога и невысказанный вопрос. Но некому было ответить: Повелитель не поднимал на нее глаз.
Он все смотрел на меч.
Потом, будто что-то решив, вогнал его в ножны. И поднял взгляд, совершенно мертвый и будто выцветший.
– Доставьте леди в бальный зал. А Рейген... впрочем, потом, - и, шагнув к одному из всадников, также негромко сказал: - Дайте мне коня.
Стражи, пришедшие вместе с кутавшейся в черное женщиной с плескавшимися по ветру волосами цвета серебра, замешкались. Сэйна, натянув поводья, рявкнула на того, что был от нее по правую руку:
– Приказ Повелителя! Не слышал?
Бессмертный вылетел из седла, и, помня другой приказ, бросился к Иришь.
Эрелайн, не оборачиваясь и ни на кого не глядя, с какой-то отрешенностью и мрачной решимость, вспрыгнул на коня. Тот, чувствуя настроение седока, всхрапнул и заплясал на месте, но безропотно подчинился ударам каблука и подхлестыванием поводьев, и пустился вскачь.
Сэйна обернулась и долго смотрела ему, удаляющемуся, вслед, но не посмела бросить за ним.
Иришь совсем обессилев, закрыла глаза. Не вслушиваясь, кивала на неловкие расспросы одного из стражей перевала...
"Все закончилось, все закончилось..." - шептала она, как молитву. Но почему-то не верилось. И ныло в дурном предчувствии сердце...
***
– Ну и долго же я тебя искала!
–
– спросил я, не оборачиваясь и не отводя взгляда от пылающего костра.
– Я не собирался прятаться... тем более от тебя.
– А от Беллетайна?
Я усмехнулся, но промолчал. Только разворошил древесные угли тоненьким, уже почерневшим от пламени прутиком. Огненные всполохи брызнули в разные стороны: впились в ладонь, оставили несколько подпалин на штанах... Я поморщился, но даже не шелохнулся.
Миринэ присела напротив. Сквозь обжигающее дыхание пламени ее черты дрожали, искажались, и сама она казалась всего лишь зыбким видением.
...Видением из прошлого.
– Ты совсем не похожа на Внимающую.
Длинное, плещущееся лазурными волнами с пенным кружевом платье сменилось простым дорожным костюмом из сорочки с кожаным корсетом, штанов и мягких туфель. Волосы, прежде обнимавшие ее стан, теперь были туго заплетены в косу.
– Сейчас?
– улыбнулась aelvis.
– В эту ночь я могу выглядеть так, как хочу.
Она замолчала - и с ней умолкла сама беллетайнская ночь, обнимавшая нас.
...Где-то совсем рядом, на соседних полянах, пылали костры. И лился смех - звонкоголосый, искренний, прекрасный и радостный, тонущий в восторге и водовороте чувств.
Где-то, среди шумных, кристально-звонких ручьев и молчаливых озер, в чернильно-синих, почти что черных водах резвятся водные fae. Их косы тяжелы и зелены, а глаза - темны. Водят они хороводы на берегах, плетут венки и могут до смерти затанцевать того, кто рискнет встать с ними в круг - не со зла, а просто оттого, что забывают, как хрупки смертные.
А где-то играют цветочный бал маленькие, совсем крошечные fae. Поют маленькие флейты, плачут нежные арфы, и танцуют fae, кружась в ночном воздухе искристыми вихрями под пьянящую песнь Беллетайна...
Ночь, когда можно все. Сбросить маски, забыть о долге и танцевать. Танцевать - и петь, пить это пьянящее счастье.
Ночь, когда можно немного побыть собой... или уйти от себя.
– Где твои друзья?
Не голос - шелест сонных ручьев, горных водопадов и тихих заводей.
Голос, который хочется слушать вечно...
– На Беллетайне, конечно. Не удивлюсь, если где-то рядом. Камелия захотела посмотреть на праздник, а Нэльвё милостиво составил ей компанию.
– Все танцуют в ночь Беллетайна. Все, кроме нас.
– Да. Потому что мы безнадежные зануды, которые разучились радоваться, и которых раздражает чужой смех, но сказать об этом мы можем только сегодня. Чью маску сбросила ты, Миринэ? Беззаботной и улыбчивой девушки, которой была раньше, вечно юной душой и радующейся легкости, невесомости бытия? Или молчаливой, недосягаемой ни для смертных, ни для бессмертных, всепонимающей и всезнающей Shie-thany? Что из них твоя маска?