Увядающая надежда
Шрифт:
— Должен сказать, после твоей встречи со змеей я подумал, что ты захочешь избегать леса, — говорит Тристан.
Я усмехаюсь.
— Отдай мне должное, ладно?
Он наклоняется над деревом, возится с ветками, передвигая их. Хотя огонь слабый, клубы дыма поднимаются к небу. Однако они недостаточно густые, чтобы быть видимыми издалека.
— Мы должны собрать больше дров, — говорю я.
— Дерево получше. Нам нужно больше дыма
— Нет. Что нам нужно, так это вода. У нас осталось две банки содовой. Это более насущный вопрос.
Я не спорю. Он прав.
— Где ты предлагаешь нам ее искать? — спрашиваю я.
Тристан
— Ты иди в самолет и отдохни немного. Я поищу ручей поблизости.
— Я тоже хочу пойти.
— Нет.
Твердость в его голосе застает меня врасплох.
— Нет необходимости нам обоим тратить энергию впустую.
— Я не хочу просто оставаться здесь, ничего не делая.
— Тогда вынеси из самолета все, во что можно набрать воду, если пойдет дождь.
— Поняла.
Когда Тристан уходит, пробираясь между деревьями, вооруженный карманным ножом, меня охватывает страх.
— Будь осторожен, — говорю я.
— Не беспокойся обо мне, — бросает он через плечо. В его голосе нет дрожи, в его шагах нет неуверенности. Лес, похоже, его совсем не пугает. Я обыскиваю салон самолета в поисках чего-нибудь, во что можно набрать воду, но нахожу немного. Я выставляю пустые банки из-под содовой снаружи, затем начинаю осматривать разрушенное крыло, чтобы посмотреть, есть ли там что-нибудь, что я могу использовать. Я пробираюсь сквозь разорванный металл, делая все возможное, чтобы не порезаться. Ничего. Я прекращаю поиски, когда меня одолевает тошнота, напоминая, что у меня низкий уровень воды. Я подхожу к лестнице, прислоняясь к ней. Где Тристан? Сколько времени прошло с тех пор, как он исчез в лесу?
Я смотрю на пустые банки из-под содовой, когда мне приходит в голову идея. У нескольких деревьев вокруг меня листья огромные, как теннисная ракетка. От них должна быть какая-то польза. Я подтаскиваю ноги к тому дереву, чьи листья имеют край, загибающийся вверх, идеально подходящие для удержания воды. Я использую карманный нож, который дал мне Тристан, чтобы срезать листья. Хотя они отрываются почти без усилий, к тому времени, когда я срезаю около двенадцати листьев или около того, я чувствую, что сейчас упаду в обморок. Я ковыляю обратно к самолету, пытаясь связать листья в какую-нибудь форму, которая удержит воду. В итоге они выглядят как плотно сплетенные корзины. Я полагаю, мы увидим, достаточно ли они прочные, чтобы удерживать воду. Я напрягаю слух, надеясь услышать, как над нами пролетит самолет. Ничего.
Когда я заканчиваю с листьями, я в изнеможении падаю на лестницу. Меня так и подмывает, ох как подмывает, схватить еще одну банку содовой из самолета и выпить ее…
Уже почти стемнело, когда из-за деревьев доносится голос Тристана.
— Я ничего не нашел. О, отличная идея, — говорит он, указывая на корзины из листьев, которые я разложила перед собой. Он выглядит ужасно. Его кожа блестит от пота, а под глазами темные круги.
— Они должны удержать большое количество воды.
Где-то в глубине моего сознания подтекст гложет меня. Мы не покинем это место так скоро, как я думала. Но я не могу найти в себе силы беспокоиться об этом. Наверное, из-за жажды.
— Давай просто надеяться, что пойдет дождь.
— Скоро пойдет дождь, — уверяет он.
— Давай зайдем в самолет, уже почти темно. Опасно находиться снаружи в темноте.
— Звери? — спрашиваю я.
— И москиты. Они опаснее зверей.
Каждый из нас использует салфетку от насекомых
Потом я ложусь на сиденье, на котором спала прошлой ночью. Сегодня утром я не потрудилась вернуть его в вертикальное положение или убрать подушку и одеяло, которые Тристан дал мне прошлой ночью, так что оно уже похоже на кровать.
— Я пойду в кабину пилота, — объявляет Тристан.
— Зачем?
— Чтобы поспать.
— Ты можешь спать на одном из других сидений. Это будет гораздо удобнее, чем…
— Нет, мне так больше нравится.
Я пожимаю плечами.
— Хорошо.
Я сворачиваюсь калачиком на своей импровизированной кровати, страшась ночи. Я страдаю бессонницей с самого детства. Сколько бы упражнений для сна я не пробовала, я сплю не больше четырех-пяти часов в сутки. Я дрожу, моя пропитанная потом одежда липнет к телу. У меня есть чемодан с одеждой поблизости, но нет сил, чтобы встать и найти его.
Вот тогда-то я и вспоминаю о своем свадебном платье. Словно пораженная электрическим током, я поднимаюсь со своего места, оглядываясь в поисках его. Оно не может быть на виду, иначе я бы увидела его, когда искала емкости для воды. Я опускаюсь на колени, выставляя ладони вперед для поддержки. Свет в самолете исходит от луны снаружи, но мне не требуется много времени, чтобы заметить кремовую ткань защитного чехла платья под сиденьем напротив моего. Я не открываю чехол; я не могу смотреть на платье прямо сейчас. Вместо этого я возвращаюсь на свое место, сжимаю чехол в руках и начинаю плакать. Я рада, что Тристан пошел в кабину пилота. Этот момент принадлежит мне и Крису, который, должно быть, испытывает то же отчаяние, которое разъедает меня изнутри.
Он придет за мной и Тристаном. Я знаю, что он так и сделает.
Глава 4
Эйми
Утром я просыпаюсь, все еще сжимая защитный чехол платья. Он прилип к моей потной, липкой коже, заставляя меня жалеть о том, что я не могу принять душ. У меня пересохло в горле, и я выглядываю в окно, затаив дыхание. Дождя не было. Я встаю со своего места, отчаянно желая выбраться из самолета. Однако дверь закрыта, а это значит, что Тристан все еще спит. Я решаю дать ему поспать, потому что он устал больше, чем я вчера. Я пытаюсь открыть дверь сама. Я видела, как Кира делала это несколько раз, но так как я делала это не очень внимательно, все, что мне удается сделать, это громко шуметь.
— Эй, необязательно разбирать весь самолет, — гремит голос Тристана.
— Извини, я не хотела тебя разбудить.
— Неважно.
Он подходит к двери и легко открывает ее, спуская лестницу.
— Дождя не было, — говорю я.
— Я знаю.
Я спускаюсь по лестнице и иду прямо к кострищу. Огонь, конечно, потух. Мое сердце колотится, когда я бросаю взгляд в сторону кроны. Внутри меня вертится тоска, угрожая разорвать меня на части. Тристан сказал, что сорок восемь часов после аварии — это время, когда поиски наиболее интенсивны. Сколько часов у нас осталось? Я произвожу быстрый мысленный подсчет. Меньше двадцати четырех.