Уязвимость
Шрифт:
— Заповедника.
Разводит руками.
— Ну да. За его рамками дела обстоят еще плачевней.
— И где же это — за его рамками?
— Это не место, Саш. Это определенный круг людей. И они могут устроить тебе выход из заповедника в совершенно любом месте. Вот как сегодня пытались. И мы будем считать, что я егерь, а ты лично мной охраняемый бесценный экземпляр…
— Я не экземпляр, Кирилл. Я — человек. И мне больно…
— Не было бы! Послушай ты своего мужчину — это всего не было бы! Но нет… — начинает накаляться он. — Надо, блять,
— Мне было страшно!!!
— Ты слепо должна доверять мне! Слепо!!
— Ничего я не должна никому. Уходи.
Засучив рукава пуловера по локти, он бросает мне на кровать мою одежду.
— Я сказал — собирайся, Саша!! Или я сам тебя соберу. У меня был крайне хуевый день. Ровно такой же, как у тебя. И я не железный.
Он делает прерывистый вдох поглубже.
Я чувствую протест и возвращающуюся истерику. Встаю с кровати.
Мне хочется разнести его в ответ за все, что я испытала и чувствовала сегодня. Мне хочется, чтобы ему было больно! Также! Чтобы он почувствовал, как больно мне сделал! Какая-то страшная волна саморазрушения запущена и превращается во что-то новое и безумное.
— Я в тебе ошиблась, — теперь я заглядываю в его глаза, отрицательно качая головой. — Я тебя не люблю. Ты не мой человек. Уходи.
И в меня начинает втекать из его глаз то самое, извращенное болевое чувство, когда я сказала ему, что “взрываю гранату” и останавливаю нашу игру. Только оно тяжелее. Гораздо. Настолько, что встает как желе в моих легких. Но это дает мне насытиться, черт возьми! Насытиться его болью. Его неравнодушием! Дает почувствовать себя снова его ценностью!
— Ты что делаешь сейчас? — сминает он в руке пачку сигарет. — Зачем? Ты больно мне так решила сделать?!
Неверяще качает головой.
— Боли моей захотела?!
— Да!
— А чего мелочишься-то, Сашенька?! — взрывается он. — Давай! Хочешь — делай!
Подлетает ко мне всовывая в руки пистолет. Вскрикиваю от страха и неожиданности. Он грубо просовывает мои пальцы, вынуждая взять его правильно.
— Давай, в живот? — вжимает он его себе над ремнем. — В живот очень больно! Месяц буду загибать от боли! Это — цель? М?!
В ужасе роняю пистолет на пол.
— А что такое?! Так честнее, Саш! Или ты какую-то другую боль имела в виду?! Такую?!
С разворота разносит кулаками дверь шкафа из каленого стекла. Оно падает несколькими кусками с грохотом ему под ноги.
— Такую?! — взмахивает разрезанными руками. — Боль — это боль! В любой своей форме! Или ты думаешь, что та которую ты прописала мне, чем-то благороднее?!
Кровь летит во все стороны.
Я вижу, как кожа на его предплечьях начинает разъезжаться, оголяя мясо и…
В моих глазах начинает темнеть.
— Когда любят не желают боли, Саш. Иногда причиняют. Но точно не желают!
Его голос звучит гулко, как в бочке.
Опускает руки. Кровь медленно течет черными густыми ручьями вниз.
И всё вокруг вдруг начинает
— Блять…
Слышу как он тихо ругается. Чувствую падение, а удара не чувствую.
— Саша… — ощущаю его щетину на лице. — Прости… Мне жаль. Я не должен был… так.
И я опять словно под наркозом и отхожу. Не открываю глаза. Меня тошнит и в горле все пересохло.
Слышу звук каблуков.
— У вас дверь открыта, — Арина.
Пауза.
Пытаюсь проморгаться, но веки очень тяжелые.
— Как… Ну как можно было устроить такой пиздец за каких-то двенадцать часов моего отсутствия, Кир? Что с Сашей?
— Обморок.
— Положи на кровать и… давай в травм-пункт.
— Зачем?
Я пытаюсь, слепо присесть, но он сжимает меня крепче не позволяя и перекладывает на кровать.
— Пусть заштопают, что ли. Ты всю квартиру кровью залил.
— В зале не моя. Этих…
— А что здесь-то случилось, Кир? — разводит она руками на комнату.
— Да так. Небольшая ссора.
— Ясно… Езжай. Я с Сашей побуду.
Я закрываю глаза у меня нет сил говорить с ними. Мне просто чуть легче, что он послушал Арину и поехал к врачу.
Арина молча ложится рядом. Обнимает меня. Гладит по волосам.
— Напугали тебя, уроды? Трогали тебя?
Отрицательно кручу головой. И начинаю тихо плакать опять.
— Правильно, — гладит она меня. — Надо поплакать… Если не плакать, можно крышей поехать.
— Кирилл… — судорожно вздыхаю я.
— Кричал на тебя?
— Да… и… руки…
— Я видела, да. Просто навалилось всё на него… Он на самом деле очень терпеливый.
Да уж…
— У него сейчас большие проблемы. Мы теряем все наши деньги. И ты сбежала опять. Он сорвался. Прости его. Ладно?
Киваю.
— Ты поспи… — гладит она меня. — Завтра будет все хорошо уже.
В её руках очень спокойно. И кажется будто и правда ничего слишком страшного не случилось и завтра все будет уже хорошо. И что Кирилл — это все-таки Кирилл, хоть и с множеством несъедобных нюансов. И еще… Я вспоминаю его признание. Любит. До меня вдруг доходят его слова. Это правда? Или это уже моя личная клиника — верить вопреки всему. Не знаю. Мне жаль и очень стыдно, что я хотела ему боли. Больше — не хочу.
Мне вдруг становится спокойно. Я уплываю в сон без снов.
Глава 50 — Миллион поводов
Просыпаюсь опустошенная, но спокойная. И даже, стыдно признаться себе, всё-таки — счастливая. Потому что он существует. И пусть он чудовище в чем-то, но чудовище моё. Не бездушное. Ранимое.
Я наконец-то под его кожей, как и мечтала. Но для этого пришлось эту кожу вспороть.
От воспоминания его распоротых рук мне становится дико стыдно и плохо. И наверное первый раз мне стыдно по-настоящему. Не потому что я нарушаю какие-то внешние нормы и положено испытывать стыд, а потому что нарушила настоящие, свои. Мне стыдно перед собой и Кириллом.