Уйди скорей и не спеши обратно
Шрифт:
– Обнаружены две Nosopsyllus fasciatus, – коротко доложил он. – Живые.
– Спасибо, Мартен. Это весьма ценные особи. Не дайте красавицам сбежать, а то вместе с ними все дело полетит к чертям.
– Красавцам, – поправил энтомолог. – Это самцы.
– Простите, Мартен. Я не хотел никого обидеть. Отправьте вещи обратно к нам, чтоб обвиняемый смог одеться.
Через пять минут судья, потревоженный от первого сна, дал разрешение на проверку.
– Вы оказались правы, – признался Данглар, устало поднимая
– Волосок гораздо прочнее, чем принято думать. Надо просто тянуть осторожно, не выпуская.
– Но Дамас так и не заговорил.
– Заговорит. Теперь он знает, что дело его – табак. Он очень хитер.
– Не может быть.
– Может, Данглар. Он прикидывается дурачком, а поскольку он очень хитер, ему это прекрасно удается.
– Если этот парень знает латынь, я сожру свою рубашку, – пообещал Данглар, уходя.
– Приятного аппетита, капитан.
Данглар выключил компьютер, взял корзинку с котенком, пожелал всем спокойной ночи и вышел. В холле он столкнулся с Адамбергом, который нес из раздевалки раскладушку и белье.
– Черт, – проговорил Данглар, – вы что, собираетесь ночевать здесь?
– А вдруг он заговорит, – пояснил Адамберг.
Ничего не ответив, Данглар пошел своей дорогой. Что тут можно сказать? Он знал, что Адамбергу не хочется возвращаться домой, где все напоминало о недавнем происшествии. Завтра будет легче. Адамберг умел быстро оправиться от удара.
Комиссар разложил раскладушку и кинул сверху белье. В десяти шагах от него был сеятель. Человек, который рисовал четверки, писал наводящие ужас послания, разбрасывал крысиных блох, человек чумы, который душил и мазал углем свои жертвы. Эти угольные пятна, последний аккорд в спектакле, были его огромной промашкой.
Адамберг снял куртку, брюки и положил телефон на стул. «Да позвони же ты, заклинаю!»
XXXIII
Кто– то не переставая давил на кнопку ночного звонка, видно, дело было срочное. Бригадир Эсталер открыл ворота и впустил потного мужчину в костюме, застегнутом второпях, из распахнутой на груди рубашки торчали всклокоченные черные волосы.
– Скорее, старина, – пробормотал мужчина, вбегая в здание уголовного розыска. – Я хочу сделать заявление насчет убийцы, насчет человека чумы.
Эсталер не осмелился беспокоить комиссара и разбудил капитана Данглара.
– Какого черта, Эсталер, – проворчал Данглар из постели, – чего вы мне звоните? Разбудите Адамберга, он спит у себя в кабинете.
– Да, капитан, но если тут ничего важного, боюсь, он задаст мне жару.
– А меня вы, значит, меньше боитесь, Эсталер?
– Да, капитан.
– А зря! За десять недель, что вы работаете с Адамбергом, вы когда-нибудь слышали, чтобы он ругался?
– Нет, капитан.
– Ну, так и лет тридцать еще не услышите. А со мной все наоборот, и вы сейчас в этом убедитесь,
– Хорошо, капитан.
– Минутку, Эсталер. Чего хочет этот тип?
– Это паникер. Боится, как бы убийца его не убил.
– Мы же договорились больше не слушать паникеров. Их теперь сто тысяч по всему городу. Выгоните его и дайте комиссару поспать.
– Но он утверждает, что у него особый случай, – уточнил Эсталер.
– Каждый трус считает себя важнее других. Иначе бы и паники не было..
– Нет, он говорит, что его покусали блохи.
– Когда? – спросил Данглар, присаживаясь на постели.
– Этой ночью.
– Ладно, Эсталер, будите его. Я тоже еду.
Адамберг сполоснулся холодной водой до пояса, попросил Эсталера принести кофе – накануне им привезли новый кофейный аппарат – и ногой оттолкнул раскладушку в глубь кабинета.
– Ведите его ко мне, бригадир, – сказал он.
– Эсталер, – назвался молодой человек.
Адамберг покачал головой и достал блокнот. Теперь, когда сеятель пойман, у него будет время заняться этой ротой незнакомцев, которые работали здесь. Он записал: «круглое лицо, зеленые глаза, пугливый – Эсталер». Тут же добавил: «энтомолог, блохи, кадык – Мартен».
– Как его имя? – спросил он.
– Кевин Рубо, – ответил бригадир.
– Сколько лет?
– Около тридцати, – предположил Эсталер.
– Говорит, что этой ночью его укусили, так?
– Да, и он боится.
– Неплохо.
Эсталер проводил Кевина Рубо в кабинет комиссара, держа в левой руке чашку кофе без сахара. Комиссар пил без сахара. В отличие от Адамберга Эсталер помнил о таких мелочах, ему нравилось о них помнить и показывать, что он о них помнил.
– Я не клал сахар, комиссар, – доложил он, ставя чашку на стол, а Кевина Рубо сажая на стул.
– Спасибо, Эсталер.
Мужчина возбужденно почесал густую растительность на груди, явно чувствуя себя не в своей тарелке. От него пахло потом, а запах пота смешивался с запахом вина.
– Раньше у вас не было блох? – спросил его Адамберг.
– Никогда.
– Вы уверены, что вас укусили сегодня ночью?
– И двух часов не прошло, я от этого и проснулся. И сразу к вам.
– В вашем доме есть четверки на дверях, господин Рубо?
– Есть две. Сторожиха нарисовала у себя на стекле фломастером, и еще у одного типа с шестого этажа.
– Тогда это не он. И блохи не его. Можете спокойно идти домой.
– Вы что, смеетесь? – повысил голос мужчина. – Я требую защиты.
– Сеятель рисует на всех дверях, кроме одной, прежде чем подбросить блох, – отчеканил Адамберг. – Это другие блохи. В последнее время к вам приходил кто-нибудь? Кто-нибудь с животным?
– Да, – ответил Рубо, насупившись. – Два дня назад приятель заходил с собакой.
– Вот вам и ответ. Идите домой, господин Рубо, и ложитесь спать. И мы тоже соснем часок, так будет лучше для всех.