Уйти, чтобы вернуться
Шрифт:
— С тобой не соскучишься, Эндрю. Ты кто — журналист или сыщик? Знаю, ты бы с радостью спустил с меня шкуру, но учти, я не дамся, я смогу за себя постоять и не буду стесняться в средствах.
— Ты бы остыл и продул ноздри, Олсон. Ты же не хочешь привлекать к себе внимание, зачем тогда швыряешься чашками? На тебя все таращатся.
— Плевать я хотел на всех, я защищаюсь, и точка.
— Ты о чем?
— Где ты витаешь, Стилмен? Не видишь, что ли, что готовится в газете? Они собрались уволить половину сотрудников, один ты не в курсе. Ну конечно, ты же воображаешь, что тебе ничто не угрожает. Любимчику главного редактора можно не беспокоиться за свое место, но я в другом положении,
— Что-то я тебя не пойму, Фредди.
— Не прикидывайся глупее, чем ты есть. Твой материал про китайских сирот наделал шуму, и тебе тут же поручают Аргентину. На тебя делают ставку наверху. А я уже много месяцев не печатал ничего значительного. Приходится дежурить по ночам и молить небо, чтобы произошло что-нибудь из ряда вон выходящее. Думаешь, мне нравится спать под рабочим столом и торчать здесь в выходные, лишь бы не лишиться места? Потерять работу для меня значит остаться вообще без всего, у меня есть в жизни одно — эта работа. Тебе по ночам снятся кошмары? Конечно нет, с какой стати? А я просыпаюсь весь в поту, в жалкой дыре, на краю света, сотрудником паршивого листка, где на стене конторы висит пожелтевший номер «Нью-Йорк таймс», а я мечтаю о лучшей доле… Потом звонит телефон, и мне сообщают, что надо бежать к бакалейной лавке, потому что произошла авария: под машину попала собака. Этот чертов кошмар снится мне раз за разом. Ты прав, Стилмен, никакого расследования Оливия мне не поручала, она вообще ничего мне не поручает с тех пор, как ты заделался ее любимчиком. Я действую по собственной инициативе. Если мне повезет и я окажусь единственным, кто сможет разоблачить серийного убийцу, если мне выпадет редкий шанс добыть сенсацию, то я побываю во всех до одного оружейных магазинах Нью-Йорка, Нью-Джерси и Коннектикута, лишь бы этот шанс не упустить, нравится это тебе или нет!
Эндрю смотрел на коллегу, у которого дрожали руки и тяжело вздымалась грудь:
— Сочувствую. Если я могу помочь твоему расследованию, то с удовольствием это сделаю.
— Конечно! Подачка с барского плеча. Сострадательный мистер Стилмен! Пошел ты!..
Олсон вскочил и выбежал из кафетерия не оглядываясь.
Разговор с Олсоном весь день не выходил у Эндрю из головы. Узнав о том, в какое положение попал его коллега, он почувствовал себя менее одиноким. Вечером, ужиная с Вэлери, он рассказал ей об отчаянии Фредди.
— Ты бы ему помог, — посоветовала Вэлери. — Лучше протянуть ему руку помощи, чем повернуться спиной.
— У нас так офис устроен.
— Не валяй дурака, ты меня отлично понял.
— В моей жизни и так нет покоя из-за расследования. Если я еще стану искать воображаемого маньяка, то от меня вообще ничего не останется.
— Я не об этом, а о его беде с кокаином. Это же ад!
— Этот псих накупил каких-то странных охотничьих орудий и собирается поиграть в судмедэксперта. Одно такое длинное, тонкое, плоское. Он думает, это оружие его серийного убийцы.
— Да, это штука непростая!
— Что ты об этом знаешь?
— Это хирургический инструмент. Если хочешь, завтра я захвачу для тебя такой из операционной, — ответила Вэлери, улыбнувшись, как всегда, одним уголком губ.
Эта ее фраза заставила Эндрю призадуматься, и он лег спать, так и не прогнав донимавшие его мысли.
Он проснулся на рассвете. Ему очень не хватало утренних пробежек по берегу Гудзона. После своего воскрешения он перестал там появляться, но сейчас решил, что до 9 июля еще далеко. Вэлери крепко спала. Он бесшумно встал, натянул костюм для бега и вышел. В Уэст-Виллидж царили тишина и покой.
Гордясь своим подвигом и радуясь возвращению к прежней привычке, он пустился бежать по аллее Ривер-парка.
На мгновение он прервал бег, любуясь тем, как на другом берегу, в Хобокене, гаснет свет. Он обожал это зрелище, напоминавшее ему о детстве. Когда он жил в Покипси, отец рано будил его по утрам в субботу. Они завтракали вдвоем на кухне, потом отец сажал его за руль и толкал «датсун», чтобы не разбудить мать шумом мотора. Как он скучал по родителям! На улице Эндрю, знавший наизусть все манипуляции, включал вторую передачу, отпускал педаль сцепления и, прислушиваясь к покашливанию мотора, слегка надавливал на акселератор. Отец, учивший его вождению, позволял ему проехать по мосту через Гудзон, потом они сворачивали на Оукс-роуд и останавливались у реки. С их наблюдательного пункта было хорошо видно, как гаснут огни Покипси. Отец Эндрю всякий раз встречал этот момент аплодисментами, как аплодируют завершению фейерверка.
Дождавшись, пока погаснут огни Джерси-Сити, Эндрю стряхнул с себя воспоминания и побежал дальше.
А потом, инстинктивно оглянувшись, он издали узнал знакомый силуэт. Он прищурился. К нему приближался Фредди Олсон, прятавший правую руку в нагрудном кармане фуфайки. Эндрю сразу почувствовал опасность. О том, чтобы встретить Фредди лицом к лицу или попытаться его урезонить, не стоило и думать: он знал, что противник успеет нанести ему смертельный удар еще до того, как он откроет рот. Выход был один — припустить изо всех сил. На бегу он в панике оглядывался, прикидывая расстояние, отделявшее его от Олсона. Как Эндрю ни напрягал силы, оторваться от преследователя не удавалось. Не иначе, тот нюхнул изрядную дозу своей дури. Как справиться с психом, с утра до вечера сидящим на кокаине?
Впереди степенно перебирала ногами небольшая группа бегунов. Догнать их значило бы спастись: прилюдно Фредди на него не нападет. Оставалось преодолеть в рывке метров пятьдесят, это было реально, хотя Эндрю уже задыхался. Он умолял Всевышнего дать ему силы. 9 июля еще не наступило, его ждала важная миссия в Аргентине, столько еще оставалось сказать Вэлери, он не хотел умирать уже сейчас, вообще не хотел умирать… До бегунов оставалось каких-то двадцать метров, но Фредди неумолимо его настигал.
«Поднажми, прошу тебя! — обратился Эндрю к самому себе. — Давай же!»
Внезапно он ощутил невероятно болезненный укол, и ему показалось, что у него лопнула поясница. Он издал вопль. Женщина в группе бегунов впереди услышала его крик, оглянулась, нашла его глазами. У Эндрю перестало биться сердце: это была Вэлери, она безмятежно улыбалась, наблюдая, как он расстается с жизнью. Он рухнул на асфальт, и свет померк.
Открыв глаза, Эндрю обнаружил, что лежит вытянувшись на длинных носилках и дрожит всем телом. Его страдания усугублял холод пластмассы. Зазвучал усиленный динамиком голос: ему будут делать томографию, это недолго, ему нельзя двигаться.
Как двинуться, если ты связан по рукам и ногам? Оставалось унять сердцебиение, ослабить этот гулкий стук, разносящийся по белой палате. Осмотреть палату он не успел: носилки сами собой заползли внутрь большого цилиндра, и у него появилось ощущение, будто он замурован живьем в саркофаге новейших времен. Откуда-то доносилось глухое гудение, какие-то пугающие удары. Голос из динамика звучал, наоборот, ласково: все отлично, бояться нечего, обследование совершенно безболезненное и скоро завершится.